– Сколько? – спросил он вслух, выхаркнув мешающий ему сгусток сомнений, который тут же растекся в воздухе грязно-сероватым причудливым пятном.

– Пятьдесят.

– Сто.

– Пятьдесят восемь.

– Сто девяносто.

– Семьдесят.

Эта тонкотелая гуманоидка поставила себя правильно, с уважением к традициям накчезов. С ней можно иметь дело.

– Триста восемьдесят.

– Семьдесят пять.

– Договорились. Когда выдвигаемся?

– Прямо сейчас, – ответила спутница никомедки. Все это время земляшка внимательно рассматривала хозяина, в оба свои крохотных глазка. Наверное, пыталась, как большинство туповатых гуманоидов, определить, на кого он все-таки больше похож: на улитку, акулу, мокрицу, кошку, жабу, крокодила или летучую мышь. Этой земляшке, вероятно, с живым накчезом доселе общаться не доводилось.

Даббуа Тирвай Шы Ер выпустил сиреневатый пупырчатый октаэдр смеха, и задом, ставшим передом, полетел к своей норе. Обе женщины лихорадочно заторопились вслед, перепрыгивая отверстия в почве, что возникали и тут же затягивались. Ветер уже утихомирился, и разочарованные лампесы недовольно глюмкали, глядя на пришелиц, словно те были повинны в том, что процесс размножения замедлился.

Полухозяин ареала подвел нанимательниц к другому загону, меньшему, для оломов, и предложил выбрать каждой по штуке. Несколько транспортных кустов резвились за оградой, все были одинаково хороши, однако лучше всех, конечно, Харахар. Но любимца он им не даст, даже вежливой никомедке – не даст… В этот миг Даббуа Тирвай Шы Ер вдруг ощутил родильный позыв, тут же надулся, сделавшись похожим на прихотливой формы дирижабль, и коротким спазмом снес яйцо-заготовку; точным ударом одного из хвостов отпасовал ее в норный вход. Оплодотворитель правильной кубической формы снайперски влетел в темное отверстие. Изнутри выскочила беловатая одобрительная мысль партнера. И следом – аквамариноватая озабоченная: «Способна ли утроба вместить все заготовки, скопившиеся за сезон? Не одну, а две самки нанимать придется! Пятая сотня уж пошла, может, остановимся, Дабшы?..»

– Я на этом кошмаре не поеду, – произнесла земляшка, глядя на мирно питающихся оломов; аловатые ленты испуга так и вились вокруг шлема ее скафандра: – Может, пешком пройдемся? Это далеко?

Хозяин недовольно свернулся в жгут и заскрипел зубами, рогами, когтями и чешуйками, потом посмотрел на восходящее солнце и раздраженно ответил:

– Сейчас не далеко, а к вечеру в два раза больше.

– Оно что, издевается, мурло страхолюдное? – спросила земляшка у своей спутницы на каком-то другом наречии, Даббуа Тирвай Шы Ер не помнил каком точно, но знал и его, конечно.