Атласный мне нашептывает, вроде обо всех них что-то рассказывает, только я вдруг запоминать перестал. Слышу все, киваю по-дурацки, как фарфоровый мандарин, а во мне ничегошеньки не остается. Как откат волны, вместо радости тоска навалилась. Думаю только, повторяю: ну эти-то должны понять, выслушать должны, помочь могут. Вымолю у них…

— Могут, могут, — нашептывает Атласный, — а я тебе что говорю, кто тут все. И ты с ними, и ты тоже. Пока здесь.

И слово говорит, а я это слово слышу.

— Я, значит, тоже могу? Все, что могут они?

— Ну, не все, понятно. Кое-что. Вспомни о себе, что у тебя получалось.

Получалось… Январь, снег в синих искрах, девчонка, завороженно ойкает, прохожий, оскальзываясь, в сугроб летит… Ну-ка.

За нашим автобусом зеленая «Нива» следует. Лягушачий оттенок такой. Как-то мы незаметно до городских пейзажей доехали, я и внимания не обратил. Упираюсь «Ниве» взглядом в лоб (ничего умнее придумать не мог!) — стекло одевается изморозной пудрой трещин, машину бедную вправо с проезжей части сносит. С моста мы какого-то сворачиваем. Но, похоже, ничего страшного там не случилось.

А передо мной, рожей моей обнаглевшей, обо всем от изумления собственной силой позабывшей, оказывается рука. Из-за спин высунулась небрежно. Тонкая кость, — женская, но пожилой женщины. Пергаментпая кожа в веснушках характерных. Перстень овальный плоский, косая пятиконечная звезда выгравирована, как из одной замкнутой, сквозь саму себя пропущенной ленты состоящая.