— Нельзя его отправлять, — говорил Листопад. — Мы без него, Харон, знаешь, как без рук. Это ничего, что он почти не узнает. Это ему не мешает.

— Мужик рулит свою фишку, — подтвердил Гастролер, заботливо устанавливая Брянского прямее.

Последние из последней процессии втянулись в ладью, на ее широкий трап, на палубу, где, наверное, стало не повернуться. Харон окинул взглядом опустевший лагерь. Вдруг… нет, это не было обманом зрения в неверном свете. Панорама палаток на фоне Горы задрожала, и по ней побежали волны, совершенно точно, как там, в Мире, только не произошло замены на негативное изображение. Ошалело ругнулся Гастролер, охнул Листопад, Псих забубнил себе под нос. Танат рядом, и на посту у сходен, и все они, торчавшие на очистившейся набережной, дернулись разом как-то очень синхронно, как бы повторяя одно и то же движение, которое Перевозчик не сумел уловить. Волны бежали, бежали не концентрические круги, а прямые, как переливающиеся складки исполинского занавеса. Локо раскинул руки и застыл так, будто распятый. Все шире, шире расходилась эта рябь, отхватывая все большее, большее пространство, подбираясь. Вот уже фигурки танатов на дальнем конце качнулись, расплылись. Харон нашел в себе силы оглянуться, чтобы посмотреть на Реку, на даль Того берега — там пока было спокойно, рябь шла с этой стороны. Луны заплясали в небе танец, которым начиналось их схождение над Переправой. Взвизг — Харон не разобрал чей, ропот позади, над головой — с загруженной Ладьи…

Кончилось. Все на местах. Ничего не прибавилось, ничто не исчезло. Сбившаяся кучка Локиной компании. Перевозчик, постепенно приходящий в себя. Танат, который вертит в пятнистых пальцах Ключ.

Харон схватился за мешочек — его Ключ был на месте. Даже развязал, чтобы посмотреть.

— Можешь не сомневаться, Перевозчик, у нас точно такой же. Их два. Пусть уж один достался тебе, но наш всегда притянет его обратно через Реку. Они одинаковые, две половинки одного.

Танат спрятал свой. Довольно осклабился. Он или делал вид, что ничего экстраординарного не происходило только что, или… или уже свершившееся событие сделалось для таната, для всех танатов чем-то само собою разумеющимся, тем, что было всегда и будет всегда, единственно правильным и возможным. Как Река. Как Миры. Как все. Харон впервые почувствовал, что ему трудно удерживать свой рассудок в повиновении.

— Харон, ты видел? — Листопад.

— Ну, бля… ну, потухни свет… — Гастролер.

— Бойтесь! Бойтесь мерцающей ночи! Она ослепляет. — Локо.

Они кинулись к нему, эти остающиеся в лагере. Даже танат вынужден был посторониться, но его все равно толкнули. Конец заведенному порядку, конец равновесию.