Перевозчик чувствовал, что больше случая послушать Грига ему не представится.

«Если он опоздает хоть на минуту, я уйду. Если хоть на полминуты задержится. Если его не будет ровно в половине одиннадцатого…»

Инка вновь спустилась в переход, где торговали, шли люди, играла музыка, переминались перед занятыми таксофонами, ожидая очереди позвонить. Тинейджеры пили колу и пиво из банок и стреляли глазами по сторонам. Два парня и девчонка с гитарами играли и пели, положив перед собой раскрытый гитарный футляр. Витрины ломились. Торговали сигаретами с рук. Патруль проверял документы у кавказцев. Из глубины сдвоенного тоннеля торопились, плелись, в нем просто стояли у стеклянных стен с товарами. Раздавался смех. Музыка из колонок то и дело перекрывала поющих ребят. Прошли пьяненькие старички с красными бантами на драповых пальто.

«Что же они? Так и будут ни о чем не думать, ничего не подозревать? Деловые — мотаться, крутиться, «мейк мани». Растяпы — подбирать куски, экономить гроши, пускать слюни. Дураки — верить, умные… умные — ненавидеть. Им все равно, стрелять начни над ухом, разбегутся по щелям, а назавтра снова повылазят.

«Нет, ну если он опоздает хоть на минуту…»

Вопреки совету Михаила, Инка по сторонам смотрела. Все новое, что она увидела из окошка такси, возвращаясь сюда из Свиблова, обозначалось, начиная со слова «Не…».

Не взлетела металлическая ракета перед ВВЦ, и самого цоколя в блестящей чешуе зеркальных листов не было. Не светились, вообще пропали с фасада толстые буквы в неоне «КРЕСТОВСКИЙ», а на мрачном здании не горело ни единого огонька. Пропал отрезок проспекта от Рижской до Сретенки, и Сухаревка открылась сразу, и будто не было ни зданий, ни людей, ни километров асфальта и электрических проводов, ни чаши «Олимпийского», ни транспарантов поперек над проезжей частью, ни деревьев в вырезанных квадратах тротуаров. Из хорошо знакомого фильма, изученного до черточки и царапинки, каждого движения героев и шероховатости ленты (Инке частенько доводилось проезжать проспектом Мира — «Надо же, и название-то как нарочно! Мир — это ведь вам не просто частный случай отсутствия войны. Мир — это…») вдруг оказался вырезан, исчез целый кусок.

«И что я вижу — крохотную часть?»

Выкатившись по Знаменке, Инка сперва почувствовала запах — снова курила, приоткрыв окно, — а потом увидела танки с заведенными моторами, стоящие у Троицкой башни и вдоль западной стены Кремля. Их выхлопы казались плотными, сизо-черными в искуственном свете фонарей.

— Главное, откуда взялись — неясно! — сказал шофер. Он все поглядывал на красивую девчонку с блестящими синими глазами. Яркие, расширенные, уж не на дозе ли. И зыркает в окошко, как будто с Луны свалилась, впервые Москву видит. — Я с утра сегодня кручу, БТРы видел на Минском, скоро тут будут, а эти? В Кремле, что ли, их держали? Нет, сейчас все Садовое опять забьют, как было. Вас вот отвезу — и в стойло. Срочное погружение, ложимся на грунт.