– Охотника, надеюсь, задержали?

– Да. Божится, что ружьё выстрелило само, когда он перебрасывал его с плеча на плечо.

– Ну ничего, скоро этот беспредел закончится, – с преувеличенным энтузиазмом пообещал Цимбаларь.

– Если Чаруса вымрет – вне всякого сомнения.

– Не каркай! – Он постучал по дереву, а потом для верности ещё и сплюнул через левое плечо.

– Встречаться с нами, ты, похоже, не собираешься?

– Пойми, я же больной! Ещё не хватало вас заразить.

– А мне кажется, что тебе просто стыдно посмотреть товарищам в глаза. – Людочка без предупреждения отключилась.

Теперь всё своё время Цимбаларь посвящал общению с людьми, методично обходя избу за избой. Сердобольные старухи, заметив у гостя явные признаки простуды, советовали ему попить чая с малиной и полежать на печи, но он только отмахивался. Если бы простодушные хозяева знали, какую именно цель преследуют эти визиты, то, наверное, гнали бы участкового прочь поганой метлой.

Почихав и посморкавшись дней пять, Цимбаларь почувствовал себя лучше. Он даже отпраздновал своё выздоровление, подарив Ване Коршуну аж пять бутылок коньяка, правда, ёмкостью в сто грамм каждая.

Зато среди жителей Чарусы появились первые заболевшие. Инвалидка сексуального труда Маринка не подвела своего клиента. Из Северной Пальмиры он привёз полноценный, натуральный грипп, проявлявший себя классическими симптомами – высокой температурой, слабостью, болью в суставах, отёчностью слизистых оболочек.

О темпах развития эпидемии и о состоянии больных Цимбаларя регулярно информировал Кондаков, сутки напролёт не снимавший марлевой повязки. Однажды вечером между ними состоялся такой разговор.

– Можешь радоваться, – буркнул Пётр Фомич. – Грипп достиг апогея. За день у меня было тридцать вызовов. Скоро доить коров будет некому.

– Тяжёлые случаи есть? – осведомился Цимбаларь.

– До этого пока не дошло. Но хуже всех себя чувствует старуха, у которой ты раньше столовался. Она уже и за попом послала.

– Сейчас я там буду, – он стал поспешно собираться.

Когда Цимбаларь вошёл в избу Парамоновны, священник уже удалился, хотя о нём ещё напоминал едва уловимый запах ладана.

Соседка, присматривавшая за больной, пояснила, что батюшка отпустил хозяйке грехи, однако с соборованием спешить не стал – надежда на выздоровление оставалась.

– Отцу Никите самому нездоровится, – продолжала она. – Еле на ногах держался, сердешный. Руки трясутся, по лицу пот ручьями. Проклятая зараза всех косит – и праведников, и грешников.