Я замотал головою, стараясь сбросить треклятое наваждение. Странное чувство, охватившее меня в эти секунды, стало отступать. Хрена тебе, кровосос! Словно вытолкнутый для драки перед ощетинившимся оружием строем новичок, державший в руках незнакомое ему средство убийства, которым уж его-то враг владеет в совершенстве, я понимал, что именно этот бой будет самым важным в моей жизни. Пусть даже и последним. И осознавал, насколько трудна будет для меня победа. Вид противника и его оружия, мастерство управления им, искони принадлежавшие самим Сильным, и навыки владения которым неведомо каким образом попавшие на Землю, — всё это первоначально внушило мне минутный животный страх. Страх проиграть и умереть. То чувство, что, в отличие от многих других рас, служит у человечества главным фактором, позволяющим ему выжить там, где другие геройски или по недомыслию погибнут. Это тискал меня в жарких объятиях наш знаменитый инстинкт самосохранения. Толкающий людей на предательство и трусость там, где не знают и даже не предполагают возможности подобного расклада другие…

И тут же мне пришла в голову глупая, но спасительная мысль о том, что Луесс тоже не желает смерти, что по-своему страшится её. Ибо со смертью теряет всё. А я… Сегодня, как бы ни складывалась моя предыдущая жизнь, я — давно не человек более, и не любое другое живое существо, в полном понимании этого слова. Всё моё временное существование здесь висит на одной ниточке, зиждется на одной-единственной цели, что держит мою странную оболочку в этом мире. Исчезнет эта цель — я пропаду в Вечности, как предательски лопнувшая в неподходящий момент резинка на панталонах исчезает в глубине их поясных складок. Я — не более чем машина для убийства, созданная для решения давнего спора образовавшихся Начал. Машина, наделённая правом и обязанностью более убивать, чем сама остаться живой. Наделённая правом убить, при всём при том, абсолютно безнаказанно, без необходимости отвечать за это в дальнейшем. В этом была какая-то своя, непередаваемая прелесть! Меня, в случае победы, не потащат в тюрьму космические патрули, молотя дубинками по дороге, как скотину. Меня не побьют розгами, родственники жертвы не прирежут в отместку в подворотне, и не объявят на весь мир преступником и чудовищем, нечестивцем и антихристом. Скорее, наоборот! Освободят победившую оболочку от дальнейших расспросов про подробности подвига… и отпустят на все четыре стороны. А в случае поражения, думаю, меня никто не ударит башмаком по лицу, не плюнет на мою могилу в презрении. Даже если я отступлю, даже если дрогну и побегу, ни одно существо не встанет в очередь бросить камень в основание будущего обелиска моего позора. Мёртвому всё равно…