– Да, Витя! – заорал сверху Борис. – Еще! Еще!!
Мухин взял второй ящик и швырнул его левее, туда, где мембрана осталась цела. На этот раз волну Виктор не разглядел, он судорожно искал на полу что-нибудь еще, что можно было бы кинуть. Все контейнеры, и свободные, и закрытые, лежали дальше, за ними пришлось бы идти назад, и Мухин опасался, что поверхность успеет себя воссоздать.
Зацепившись за что-то ногой, он торопливо нагнулся и выволок из-под рабочей платформы опрокинутый турникет. К верхней трубе была прикручена проволокой жестяная табличка:
Виктору вдруг подумалось, что он очень давно не встречал таких предупреждений. На улицах попадались одни лишь приглашения – зайди, здесь хорошо, тебе понравится… Никто не писал: «не заходи, ты будешь жалеть»… Даже ради хохмы. Хотя люди все равно зашли бы. Зашли бы убедиться – действительно ли здесь так плохо, как об этом написано… Наверно, такова человеческая природа. Вот и те, кто построил портал… Не по ту сторону, а по эту, – те, кто воспринимал его как некий оборонный проект… В бункере должно было находиться полно народу, но Мухин вспомнил, что видел только чекиста за столом. Остальные… может, они все же к чему-то приблизились? Несмотря на опасность. Как всегда… Как все люди…
Виктор взял турникет и размахнулся. Он хотел попасть непременно в мембрану, но ее края находились слишком высоко. Перед Мухиным оказалось сплошное черное поле, в котором не было ничего, – это он понял сразу, как только туда заглянул.
Он испытал то же, что испытывал при переходе из слоя в слой. За плоскостью зияла пустота, настолько глубокая, что ее границы ощущались как нечто материальное. На самом деле плоскость была не началом Другого, а завершением Этого.
Внезапно Мухин почувствовал на лице ветер. Теплый и сильный, как вода. Ветер давил, оттеснял его назад, и чем ближе Виктор подходил к плоскости, тем сильнее было сопротивление. Он не заметил, как сделал еще один шаг. Бороться с ветром было приятно – не побеждать его, ведь это…
…а просто ловить его лицом, купаться, позволять ему перебирать волосы, особенно на горке, когда мотоцикл зависает и с радостным ревом…
Невозможно. У него никогда не было мотоцикла… Виктор зажмурился изо всех сил, до мурашек в глазах, до мельтешащих светлячков – двадцати девяти плывущих во тьме белых огней. Почему двадцать девять?.. Их точно двадцать девять?..