Комната выглядела так, словно в ней репетировали апокалипсис и играли с дождем из серы. Вещи были разбросаны, кресло повалено. Стоял в углу обгоревший телевизор. И везде были черные выжженные следы, будто кто-то швырял во все стороны огненные шарики.

Посреди комнаты на ковре лежал Михаил Евгеньевич в тренировочных штанах, майке и одной тапке. Вторая тапка покоилась в метре от хозяина. Ольгин отец лежал на животе, лицом в ковер, разметав руки в стороны.

Володя осторожно присел на корточки и тронул мужчину за плечо. Оно было теплым, и он потянул на себя.

– Мих... – голос сорвался на сип.

Тело Олиного отца перевернулось, и Володя испуганно отпрянул. Если кто-то и в самом деле метал здесь файерболлы, то сломанным телевизором и испорченным интерьером он не ограничился.

Михаил Евгеньевич был мертв. Черные, выжженные раны зияли у него на месте рта, в глазных впадинах. Еще несколько украшали грудь, сплавив остатки майки с плотью.

Володя почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Он поднялся на ноги и бросился прочь из комнаты. Какой бес любопытства и исследования погнал его на кухню, Володя не смог себе объяснить. Но поддался этому бесу он зря. То, что Олина мать мертва, было ясно без подтверждений, и смотреть на то, каким образом она отправилась в лучший мир, не стоило.

Тело валялось на кухонном полу, кафель был щедро залит кровью. От одного взгляда на труп в памяти всколыхнулись детские воспоминания о том, как дядька рубил в деревне кур. Как отлетала от живой птицы голова и уже мертвая щелкала клювом, тараща бессмысленные глаза на бегающее в агонии по двору безголовое тело.

Головы у Ольгиной матери больше не было. Вообще. Зато половина кухни оказалась забрызгана ошметками человеческой плоти. Впечатление создавалось такое, словно голова женщины взорвалась изнутри.

Володя попятился, зажимая рот рукой, и, давя рвотный позыв, выбежал из квартиры. На лестнице уперся в перила, и его все-таки вывернуло. Володя закашлялся, на смену первому пришел новый позыв.

Его рвало долго и муторно. Сперва фаст-фудом, которым сегодня только и питался, потом желчью. Когда в желудке совсем ни черта не осталось, он еще какое-то время заходился в немых холостых спазмах. Только тогда перед глазами чуть прояснилось.

Вместе с тем в голове зашевелилось какое-то подобие мыслей. Володя вернулся к двери, натянул рукав свитера, вытащив его из-под куртки, и тщательно протер дверные ручки. Постоял несколько секунд, вспоминая, трогал ли что-то еще, но так и не припомнил. Все так же, через свитер, притянул дверь, убирая зазор, и быстро пошел вниз по лестнице.