Агент Ковальский — в приличном сером костюме и кепке — стоял на пороге своей каюты.

— Истина, — говорил он, — нигде не прячется. Она у всех на виду. Поэтому люди думают, будто ее нет. Но она есть. И осмос тут ни при чем, знаете ли. Можете сколько угодно играть в разведчиков, торговать героином, попирать чужие души, глумиться над самой идеей жизни… Не поможет. Настанет роковой момент, и упругие стенки микрокосма сожмутся капканом. Пора прощаться со старыми представлениями о мире. Взорвавшаяся ли звезда виновата или просто на краю вселенской песочницы некто уронил игрушечную галактику — так ли это важно. Прощайте и вы, воплощение энтропии. Я бы назвал вас живым воплощением, но, во-первых, это был бы оксюморон, а во-вторых, вы мертвы. Потому что я вас убил.

Буфетчик, к которому обращался Ковальский, действительно был мертвее мертвого.

— Нас рассчитали, — сказал трубач.

— Плевать, — сказала певица.

Они сидели в автобусе. Автобус стоял на остановке. К нему по лужам бежала улыбающаяся девушка.

— Тебе хорошо, ты известная, — сказал трубач. — Работу найдешь.

— Найду я — найдешь и ты. Ты хороший музыкант.

— Я — осел…

— Вы все — ослы.

Трубач достал из кармана плоскую флягу, отвернул крышку и сделал два глотка.

— Хочешь?

— Давай.

У певицы был сложный характер. К тому же она не выспалась.

Она смотрела в окно и думала: «Конечно, он будет пропивать мои заработки, а я изменю ему с первым встречным. Это — правда. Я такая. А он… он — неудачник, пьяница, рохля и лгун. Но ни один мужчина в мире не сделал для меня больше, чем он — прошлым вечером. Это чего-нибудь да стоит. Любит, что ли?»

Трубач ни о чем не думал. Посмотрев на него, певица увидела, что он спит.

— Это, в сущности, замечательно! — говорил Андрей. — Принюхайтесь, чудаки! Вот чего мне не хватало все эти годы. Вы чувствуете? Как можно было жить без этого… Зачем? Чего ради?

Он в экстатическом восторге ходил вокруг целой пирамиды из багажа, воздевал руки и прищелкивал языком.