— За что? — не понял Филя.

— Ну мало ли, — пожал плечами Кобба, — За то, что я аху. За то, что не сказал ему всей правды о себе.

— Нет, — покачал головой мальчишка. — Пустой не может быть негодяем. Понимаешь, негодяй — это как цвет волос, как нос, как уши, как рост, как голос. Не зависит от памяти. Человек или негодяй — или нет, а уж что он там помнит или не помнит — это совсем другое.

— Но волосы можно перекрасить, — заметил отшельник.

— Зачем? — не понял Филя.

— Чтобы никто не узнал цвета твоих волос, — объяснил аху. — Чтобы никто не узнал, что ты негодяй.

— Нет, — ответил мальчишка. — Не имеет смысла. Негодяй — это все сразу. Все не перекрасишь.

— Угу, — задумался отшельник, — Действительно. Только ведь кто-то тебе кажется негодяем, а для кого-то он — хороший… человек.

— Ерунда, — засмеялся Филя, — Мы как-то об этом говорили с Пустым, у него тогда голова болела, так вот он сказал, что бывает больно, а бывает не больно. И что некоторым, когда больно, нравится. Но боль бывает оттого, что кому-то плохо. Или чему-то плохо — голове, зубу, ноге, руке. Твое тело тебе говорит: мне вот тут плохо. И если тебе нравится, когда больно, это не значит, что твоему телу будет хорошо. Боль — это только плохо. Так что если негодяй для кого-то хороший человек, он все равно негодяй. А кому ты молился?

— Своим богам, — вздохнул Кобба.

— А боги у всех разные? — удивился Филя, — Хантик говорил, что бог один.

— Может, и один, — пробормотал Кобба. — Но с разными именами. Так ведь у богов могут быть и помощники, и подручные, и… разное. Собирайся, парень. Рашпик заглядывал, сказал, что, если мы долго будем собираться, он все съест один.

— Рашпик может, — забеспокоился Филя.

Светлые ели отдельно. Филя вообще думал, что они не выйдут: что им делать у девятой пленки? Когда Пустой выкатил из ангара машину, мальчишка гордо вытирал руки тряпицей. Еще бы: Пустой доверил ему проверить всю механическую часть, хотя всех проблем было — в заползшем между электролистками муравье. Машина, конечно, не могла сравниться с вездеходом, но для поездок по городу годилась. Кабинка на трех человек, за кабинкой — платформа с брусом посредине. Хотя нет, брус Пустой установил сам, чтобы было на чем сидеть.

— Ты думаешь, светлые сядут рядом с нами? — спросил Коркин Филю, подсаживая на платформу Ярку, которая все утро провела в стрельбе из самострела по пластиковой коробке.

— Пустой сказал, что они поедут в кабине, их как раз трое, — заметил мальчишка, — Нам главное — засветло вернуться. Тут ночью такое было…

— Я слышал, — кивнул Коркин. — Только не думаю, что придется возвращаться. Смотри, и светлые с мешками.