— А ты думал, что мы тут по сумеркам ориентировались? — смеялся над скорняком Филя, — Да мы дни по твоему таймеру отмечали: тут же опять ничто не работает, а твой прибор знай себе отщелкивает, только заводить не забывай.

К вечеру разговоры стихли. Вокруг было одно и то же, хоть и не повторялось никогда в точности. Тянулись не столько разрушенные, сколько брошенные и забытые одноэтажные дома. Поднимались корпуса каких-то фабрик или заводов. Торчали трубы, тянулись заборы. Шелестели серыми листьями деревья. Несколько раз Пустой, которого вдруг стали слушаться и светлые, приказывал обшаривать дома, но они неизменно оказывались пусты. В домах не было даже пыли. Иногда попадалась сломанная мебель или засохшие цветы, но они тоже были серыми.

— Это не Разгон, — перед последним вечерним переходом сказал Пустой.

— Но и не наш мир, — не согласилась Лента.

— И не наш, — растрепал рыжие волосы Рени-Ка, которые казались серыми, как и все вокруг.

— Но это все настоящее! — напряг скулы Кобба. — Не мой мир, не Разгон, но подлинный!

— Пленки тоже настоящие, — заметил Пустой, — Но если завтра они исчезнут, ты не только не докажешь, что они были, но и не объяснишь их природы. Мы ходим по окружности в несколько миль, хотя оттопали их уже полсотни. И будем так идти еще долго.

— Если еды хватит, — пробурчал Рашпик, — Тут ни крошки съестного, ни травинки, ни одного живого существа я пока не заметил. А еды у нас не так уж и много! Да и воды всего ничего осталось!

— Не будет еды — вернемся, — пожал плечами Пустой, и все оглянулись назад, потому как стоило собраться вернуться к пленке, достаточно было развернуться — и вот уже она начинала клубиться впереди через милю-две, разве только никак не удавалось вернуться теми же улицами, которыми от нее уходили.

— А переродки бывают нормальными? — в очередной раз спросил Филя Рашпика, который на каждом втором шаге начинал ныть, что мешки у всех легчают, потому как и еда кончается, и патроны, а резак в его мешке как был тяжелым, так и остался, или ему начинать откручивать от него части и разбрасывать их за собой?

— Ты чего спрашиваешь-то? — недоуменно обернулся на мальчишку толстяк. — Какими нормальными? Они же пе-ре-род-ки! Ты видел, как их крючит-то? У одного глаза нет, у другого рога на голове, у третьего кости поверх кожи. Страсть одна. Они переродки, понимаешь?

— Да не о том я, — поморщился Филя, — Ты ж постарше меня.

— И намного! — приосанился Рашпик.

— Ну так и объясни! — потребовал мальчишка. — Вот представь себе, что вот это все — ну рога, глаза, кости — это все как одежда. Панцирь. Шкура. Маска.