Надо оборвать паутину…
Нельзя ее обрывать.
Большой удачей было то, что к Волку удалось перебросить эту, одну-единственную нить. Второго такого случая не представится. А счет пошел уже на дни, если не на часы, и Паук обязательно должен видеть, куда именно уйдет сын Змея, куда потянется ниточка… скорей бы уже! Ведь невозможно выдерживать этот страх, и, боги, как мало места здесь… там, на том конце нити… Орнольф, да когда же тебе надоест? Когда ты велишь заткнуться и больше не мучить тебя?
В поисках свободы, в неведомой ранее жажде видеть небо, – всегда видеть небо, дышать им, пить сухой холод, – Альгирдас сбежал из дома. Он почти весь день носился по окрестным дорогам на своем «сузуки», и ледяной ветер пробирал до костей, а сердце начало биться, и, замерзая, Альгирдас показался себе живым. А холод, вот этот холод ранней весны, пахнущий морем и небом, почему-то небом, почти согревал, в сравнении с холодом волчьей клетки. Где на самом деле, – и это Альгирдас знал точно, – стояла мертвая духота.
Скорей бы уже! Сделайте что-нибудь, смертные! Убейте Волка, не заставляйте его ждать так долго!
А Орнольф вновь сотворил чудо, специальное чудо для Паука. Светлое, красивое и доброе, как все, что делает рыжий. И стало легко.
Яблоневые цветы с розовыми прожилками на лепестках.
Запах, как дома, в саду Поместья. Тамошние яблони еще помнят наставника Сина…
Альгирдас вспомнил и увидел, что ему всегда нравились эти места. Сопки, заросшие лесом, скалы и болота, и серое море, звуки, запахи, краски – все было таким же, как столетия назад. И дом был большим, просторным и светлым, как он любил, чтобы солнце сквозь окна – насквозь, и можно пальцами коснуться золотых, прозрачных солнечных полотен, а полы и стены деревянные и пахнут деревом, и так приятны на ощупь, потому что живые. Много места, много света, много тепла.
Он не сразу понял, что Волк сбежал, вырвался из клетки в небо. Живой, даже почти не поврежденный, очень голодный, но настолько счастливый, что голода не чувствовал. Волк все еще пребывал в своем мире. Он в очередной раз избежал смерти. И он поделился с Пауком своим беспредельным счастьем так же щедро, как делился страхом и отчаяньем.
Ему тоже не место было среди смертных. И у него не было Орнольфа.
Защищать Волка от людей было некому.
А Малышка за полтора дня не успела приспособиться к местному времени. Жила вне дня и ночи – засыпала и просыпалась на свое усмотрение. Она, впрочем, в отличие от Паука, от восходов и закатов не зависела, так что могла просто не обращать внимания на движение солнца. Как бы там ни было, Альгирдас был совсем не против того, что девчонка составила ему компанию в библиотеке, после того как Орнольф отправился спать.