Зато каждого отпившего целовали девки в ночнушках.

В это же самое время двое флэшмоберов растягивали белый транспарант с красными, стилизованными под кровь, буквами.

«НКВС повернулося!! Рятуйтесь!»

Паша прикинул. Транспарант как раз должен был быть виден из окон, где через пятнадцать уже минут должно было состояться подписание протоколов.

Грамотно работают, молодцы!

Паша оценил работу коллег по пиар-цеху. Хоть и по другую сторону, а работают профессионально, не отнять…

Один из «красноармейцев» заметил прищур Паши и направился к нему — одной рукой протягивая водку, второй — макет нагана. Голова его была ненатурально забинтована.

— Пш, хохол!! — Глаза были веселы и бешены.

Паша вежливо отказался на ломаном немецком:

— Данке шен. Их ферштее нихт!

«Красноармеец» на мгновение остановился, словно напоровшись на стену. А потом заорал своим:

— Ой, бачьте! Шмец! Свш! Слухай, шмець, я свш. Це все — маскарад! Андестенд ю? Маскарад! А ти випей з нами, выпей!

Паша взял бутылку и приложился к горлышку губами, сделав вид, что глотнул:

— От ты бач, шмець! От як нас москали и спаивули! Поняв?

Паша кивнул, делано поморщившись. Вдруг глаза флэшмобера широко открылись, а на плечо журналиста легла твердая рука.

Он оглянулся.

Перед ним стоял почти такой же «красноармеец», но…

Но форма на нем сидела не мешком, на груди его сверкал какой-то орден, да и глаза были какие-то другие. Не такие сумасшедшие. Серо-голубые. Спокойные…

— Schprechen Sie russisch?

— Конечно… — неожиданно для самого себя ответил Павел. — Я вообще-то и есть русский…