Где здесь могли быть поселения, о которых говорил Мустафа?

Очередной склон закончился холмом, за которым открывался глубокий каменистый провал. Стены не отвесные, но спуститься по ним будет очень непросто. Вид провал имел какой-то неестественный. Куцев всматривался в стены, ему казалось, что он когда-то раньше видел такое. Где, он же никогда не бывал в Африке?

Он осторожно пополз вниз, аккуратно переступая с одного крупного камня на другой, стараясь не вызвать оползня. Нет, все-таки здесь обвал был настоящим. Вот дальше, немного внизу и впереди, виднелось дело рук человеческих. Там был карьер. Огромная каменная яма, спиральными ступеньками уходящая глубоко под землю. И там действительно было поселение. На противоположной стороне карьера.

Если в городке остались живые, открыто ползти по склону не стоило – его могли легко заметить. Виктор добрался до относительно прочного, почти не осыпающегося участка и решил пройти дальше, повернув немного к югу. Так скалистый склон горы закрывал бы его от любопытных глаз, которые могли наблюдать из небольшого городка, примостившегося с восточной стороны карьера.

До встречи с Мустафой в ланданабадском пабе Виктор вообще дальше Европы не выбирался. Это Мустафа, можно сказать, вывез его, показал мир.

В памяти всплыла картина: он, пьяный, потерявший веру в жизнь наркоман, подносит ко рту кружку с элем, а в дверях появляется высокий статный с аккуратно постриженной бородой, одетый с иголочки Мустафа Хопкинс-Джани. Друг детства.

Куцев тогда не обратил на него ни малейшего внимания – ну, вошел и вошел, мало ли в паб народу заходит. А Мустафа, наоборот: застыл на пороге, лишь на секунду, всплеснул руками, стряхнув какую-то патлатую метелку, висевшую у него на руке, и бросился обнимать Виктора.

Виктор раз за разом прокручивал эту картинку в голове. Зачем – сказать не мог. Что-то не вязалось в ней, что-то было не так. Во всем этом происшествии присутствовала некоторая наигранность, так не бывало в жизни.

Когда Мустафа появился в дверях, Куцев не видел его лишь пару секунд, потому что в третью секунду Хопкинс-Джани, раскинув руки для объятия и громко выкрикнув «Виктор!», шел к нему. И глаза его смотрели прямо на Куцева. Так, он вошел, значит, в паб, осмотрелся, увидел Куцева – осунувшегося, похудевшего и вообще изменившегося до неузнаваемости, – узнал его. И все это за пару секунд? Не слишком ли фантастично?

Кончик носа онемел, в пальцах бегали мурашки. Все тело начинал бить озноб, на лбу выступила испарина. Да какого черта с ним происходит?! Синдин, конечно, зелье сильное, зараза это, дрянь, но почему его начинало ломать каждый раз, когда он задумывался о странной встрече в ланданабадском пабе с Мустафой?! Какая тут связь?