Таверна отыскалась быстро. Ее не пропустил бы даже слепой и вдребезги пьяный: единственный на всей улице дом, где во всех окнах горел свет, двери стояли нараспашку и оттуда доносились нетрезвые голоса ребят, которых никакая холера не брала. Ухо прислушался.

«…Расцвечена вся рожица букетами из роз. Кыш-кыш, мы сейчас упадем!» – голосили гуляки. Да уж, песенка прямо в точку. Правда, не про холеру, а про чуму, но все равно близко.

В небольшом зале, за деревянным столом, уставленным кружками, среди горящих свечей пировала компания: с полдюжины мужчин самого разного вида и социального статуса – от зажиточного горожанина до нищего. Все они сидели рядом, как братья если не во Христе, то во дьяволе, кружки были полны, а глаза – темны, как и положено тем, кто видел смерть вблизи, и не просто видел, а поздоровался с ней за руку, почти обнялся. Рядом приткнулись две хмурые женщины. Они были растрепаны и грязны, словно их в этих самых платьях не раз валяли по полу, прямо тут, среди брошенных на пол костей и гуляющих тараканов. Трезвых в компании не было, ни одного. «Без приключений не обойтись», – подумал Ухо и оказался прав. Здоровенный детина в рубахе мастерового и кожаных штанах вразвалочку подошел к нему, разглядывая сощуренными глазами. Его борода воинственно топорщилась. В руках он держал две кружки. Ухо немедленно вспомнились наставления отца Урбино, пережившего холеру в Месине: «Не есть, не пить, не курить в очаге заражения…» Но детина уже подошел вплотную, и видно было, что между любовью и ненавистью у него в этом состоянии даже не шаг, а всего лишь поворот головы.

– Заходи, гость. Выпей за здравие Королевы Холеры, – пробасил он.

– Благодарю, но я очень тороплюсь, – попытался отвертеться Ухо.

– Куда это ты торопишься? – озадачился детина. – Ты, верно, не понял: здесь заканчиваются все дороги. Я тоже торопился. В Бри. Меня там невеста ждет, и стол свадебный уже накрыт. Бедная Сара, придется ей надеть черное вперед белого… – И неожиданно крупный мужчина всхлипнул, как обиженный малыш.

– Сочувствую, – буркнул Ухо без всякого сочувствия. История невезучего жениха его ни капли не разжалобила, и он постарался аккуратно обогнуть его вместе с кружками. Тот, видно, заподозрил неладное и сощурился еще больше.

– Брезгуешь? Рабочим человеком брезгуешь?

Дальше все было известно наперед: сейчас с ним попытаются затеять драку, если уж напоить не вышло, и ввосьмером на одного (вряд ли девицы останутся в стороне, не то воспитание) раскатают по деревянному полу в русский блин.

Хвала Господу, Ухо не был францисканцем и не давал обета любить ближнего, даже если тот пьян и агрессивен, как ландскнехт.