По телу прокатилась волна холода. Парень даже передернул плечами, отчего руки, скованные цепями, едва не вывернулись из суставов. Боль от порезов и побоев немного притупилась.

— Ну как, не передумал играть в молчанку? — поинтересовался Фрийяхваш, чертя перед глазами плясуна огненные фигуры.

Вместо ответа Градов по памяти стал читать авестийский текст, до которого не дошел Вазамар:

— Те, кто присваивает себе звание священников и последователей учения, будут желать друг другу зла, они будут нести чушь и говорить бессмыслицу, и так же невежественны будут их взгляды, которые нашептаны им Ангро-Майнью и его демонами; из пяти грехов, совершаемых людьми, священники и последователи учения подвергнутся трем грехам: они станут врагами добродетели, они будут ругать и поносить друг друга, обряды, предписанные для их выполнения, они забросят и забудут об ужасах ада…

— Замолчи! — зашелся в приступе ярости горбун, тыча в лицо парня факелом.

Едва коснувшись кожи Романа, огонь злобно зашипел… и погас.

У Фрийяхваша отпала челюсть от изумления. Он с выпученными глазами смотрел то на приказавший долго жить светоч, то на целого и невредимого пленника.

— Как ты это сделал, демон? — тихо пробормотал горбун, и в голосе его слышалась мольба и затаенный страх. — Кто ты? Откуда взялся?

— Ну, снова здорово, — скривился русский, сам, впрочем, ничего не понимавший во всех этих чудесах.

— Поторопись! — приказал мобедан мобед своему сатрапу. — Чую недоброе! Надо побыстрее заканчивать со всем этим.

Лекарь послушно кивнул и, застыв у стола с орудиями пыток, принялся перебирать их одно за другим.

— Попробуем это, — остановился он на бронзовом пруте, заканчивавшемся тавром в виде бычьего копыта.

Таким обычно клеймят скот и преступников.

Раскалив прут над огнем докрасна, горбун примерился, куда бы им ткнуть. Обошел журналиста и сделал выпад, намереваясь прижечь левую лопатку. Как раз напротив сердца, чтобы проняло и было особенно больно. Ожидал привычного запаха горящей плоти и оглушительного крика жертвы и даже уже привычно сморщился и прикрыл свободной рукой одно ухо…

И вновь стал свидетелем небывалого. Прикоснувшись к обнаженной спине узника, клеймо зашипело, словно его сунули в чан с ледяной водой, и из огненно-красного стало обычным, темным. Таким, каким было до того момента, когда его раскалили.

С проклятьями отбросив прут, жалобно зазвеневший на полу, Фрийяхваш стал ощупывать тело жертвы. Оно оказалось холодным и твердым, подобно мраморным изваяниям из царского дворца, привезенным из далекой земли румов.