"Это они нарочно меня на камни выманили, — подумал Отто. — А за вилы мне от Флавия влетит. Он вернётся за ними. Обязательно вернётся…"

Через секунду его начало рвать. Болезненные сокращения пустого желудка выворачивали наизнанку. Сплёвывая желчь, он никак не мог нащупать вилы. "Они же тут, где-то рядом!"

Слёзы заливали лицо и, смешиваясь с потом, частыми каплями падали в траву. Он был раздавлен, унижен, уничтожен…

Когда Отто показалось, что он начал привыкать к боли, она вдруг усилилась. Он почувствовал, как лезут из орбит глаза, как что-то липкое, тёплое течёт из носа, ушей…

Тогда он перестал тереться лицом о гальку, встал на колени, запрокинул голову кверху и завыл…

IY

IY

— Я не могу вас пропустить, — угрюмо повторил часовой.

Василий со скучающим видом смотрел мимо него, размышляя о чём-то своём.

— А ты подумай о своей семье, — сказал я. — Подумай о детях, которым придётся чужого дядю называть папой, о жене, которая будет стонать под тяжестью их отчима. Подумай об этом и отойди в сторону.

— У меня приказ, — упрямился гвардеец. — Долг. Присяга.

— Приказ — это ты. Кому ты должен больше: своей семье или сотне слов, которые вы, как бараны, тупо повторяли вслед за своим капралом, и смысла которых ты до сих пор не понимаешь? Кто позаботится о твоих детях, когда ты умрёшь? Кто будет вытирать им слёзы? Мы ведь всё равно войдём, только зла в твоём мире станет на одну смерть больше. На твою смерть…

— Честь… — сквозь зубы прошипел часовой.

— Умирать, не раздав долги, нечестно. Ты должен своей семье, солдат. Думай! Тебя учили: "руби, за тебя начальство думает". Это потому что рубить не им. И умирать не им. И не их детям умирать, между прочим, тоже!

— Я не пропущу вас. Ждите утра.

— Положи оружие, — тихо сказал Василий.

— Что?

— Положи на землю оружие и сделай три шага назад.

Гвардеец неохотно побросал перед собой меч, оба ножа и, отступив три шага назад, спросил:

— Почему я это делаю?