— Потому что ты — раб слова, а все слова придуманы мной. Сейчас мы пройдём, ты поднимешь оружие и забудешь о нашей встрече.

Он двинулся вперёд, а мы с Калимой, как собачонки, поспешили за ним.

Они нашли меня поздним вечером на камнях у самой воды. Я хорошо представляю себе, как это выглядело: спутанные, слипшиеся комьями застывшей крови волосы, страшное исцарапанное лицо, скрюченные, сведенные судорогой пальцы с чёрными ногтями…

И я был инфицирован…

Я не воспринял это открытие, как нечто оглушающее и ужасное. Набухшие лимфоузлы, повышенная температура, озноб и зуд по всему телу. Теперь, спустя четверо суток, сильная ломота в суставах и головная боль. Что-то среднее между гриппом, малярией и гепатитом. Только это не свинка. И не грипп. И жить мне осталось ровно до открытых дверей в монастыре Кселины. Это я сам так решил. Своего "истинного лица" боюсь больше, чем суда Божьего.

Когда я пытаюсь завести с ним разговор о своём будущем или о судьбе Калимы, он глубокомысленно усмехается, и изрекает что-то очень ёмкое, вроде: "решать задачи будем в порядке их поступления".

На самом деле я хитрю.

Теперь я знаю, кто он на самом деле. Думаю, что ему об этом известно. И он тоже хитрит. Но он хитрее.

В конце концов, его контакт с мортанами произошёл на сто лет раньше моего. У него было время "переварить" миллиарды миллиардов гигабайт информации, которую эти твари за ничтожную долю секунды впрыскивают в мозг жертвы. Сохранить рассудок и выжить после такой информационной инъекции практически невозможно. Но мы с ним выжили. Выходит, что найти достойного партнёра по контакту у них получается не чаще одного раза в сто лет…

— Куда дальше, Отто? — спрашивает Василий, не оборачиваясь и не замедляя шага.

— К дому Калима, — отвечаю я.

Он не уточняет, где это или как туда пройти. Просто из темноты выныривает перекрёсток, он поворачивает на нужную аллею, и дальше мы движемся в правильном направлении…

Едва они с Калимой привели меня в чувство, как я пополз к воде, залез в самое глубокое место, умылся, почистился и долго с наслаждением пил. Вода была невкусной, холодной, от неё ломило зубы и сжималось горло.

Может, всё-таки ангина?

Когда водные процедуры надоели, я самостоятельно подошёл к костру. В казане что-то булькало, Калима осторожно снимала накипь с варева; Василий в раздумьях знакомо щурился на огонь.

— Что ты о них думаешь? — неожиданно спросил он.

Я на мгновение замер, потом присел напротив него.

Между нами горел костёр. С меня текло, изо рта рвался пар, хорошо заметный в свете неяркого пламени. Но холода я не чувствовал.