Около дома росли деревья с тропическими плодами, а поднявшись по ведущей в горы тропинке, можно было нарвать сладких груш и любимой мною ароматной антоновки. Тут же росли усыпанные ягодами кусты малины и смородины. Невозможно было сойти с тропинки, не оставляя после себя следы раздавленных ягод земляники и черники. Чуть ли не под каждым деревом целыми семьями росли грибы – белые, подосиновики, маслята… Конечно, я не специалист, но у меня было стойкое убеждение, что все это великолепие ну никак не могло произрастать одновременно и в таком тесном соседстве.

Целыми днями мы с Катей не вылезали из моря и покрылись таким загаром, что издали, наверное, нас можно было принять за темнокожих аборигенов. Экипировавшись обнаруженными в доме ластами, масками и дыхательными трубками, мы ныряли в чудесные коралловые леса, играли с любопытными, доверчивыми, почти ручными дельфинами. А однажды, открыв приглянувшуюся мне двустворчатую раковину, я обнаружил в ней огромную матовую жемчужину, которую тут же подарил Кате.

Иногда по вечерам над островом проносился быстротечный тропический ливень, и мы с Катей прямо в одежде выскакивали под сплошную стену падающей с неба теплой воды. Хотя какая там одежда – шорты да майки…

А вчера утром Антон принес большую сумку, из которой слышалось характерное звяканье, и выставил на стол десяток запечатанных по старинке сургучом литровых бутылок с вином.

– Это подарок от Николая Васильевича Полубояринова, – ответил сын на мой незаданный вопрос. – Старик до сих пор владеет старым виноградником.

Вино оказалось не хуже того, которым ежегодно одаривал меня дед незнакомого мне, еще не родившегося Николая Васильевича, Семен Полубояринов, и я не стал уточнять, кому был предназначен презент. Вряд ли внук предполагал, что я еще жив в его время. Если вообще когда-нибудь слышал про меня. Надо же, внук Семена – и вдруг старик!

Наложив на себя добровольный запрет на любые расспросы, я не имел никаких оснований скрывать от сына события собственной жизни. Потягивая густой темно-красный божественный напиток, я рассказывал о проведенных операциях, о друзьях, о погибшем Мишке. И с грустью думал, что для сына это уже история, дела давно минувших дней. Но слушал он внимательно, не спуская с меня горящих интересом глаз.

После обеда Антон, сославшись на дела, ушел по тропинке к входу в пространственный переход, а Катя прилегла в спальне – у нас вошло в привычку устраивать послеобеденную сиесту. Я уселся в качалку на веранде и, прикрыв глаза, задумался. Вино, сначала подарившее мне блаженное ностальгическое состояние, сыграло со мной злую шутку, вернув мыслями к тому, о чем я старался не вспоминать на этом райском острове…