— Их больше не было, — ответил десантник, — когитаторы пришли к заключению, что контакт мог быть солнечным отражением от кристаллов льда или возможно термическим выбросом газов.

От этой оценки губы Мефистона скривились.

— Увидим, — он оставил позади техножреца и пошел дальше, отделение тактических десантников пришло в движение вместе с ним. Он сторонился использовать более привычную почетную стражу на планетарных миссиях; он предпочитал компанию обычных солдат Кровавых Ангелов, лучше всего из первых рук увидеть характер людей, которыми командовал Лорд Данте, лучшее место, чтоб наблюдать за инакомыслящими или совращенными.

Не в первый раз Мефистон ступал на Сабиен. Прежде, несколько жизней тому назад, он стоял на том же месте, дышал тем же воздухом. Тогда он был другим человеком: братом Калистаром, простым кодицием, впереди были еще столетия до событий в улье Гадес, которые превратили его в Мефистона, лорда Смерть. Несмотря насколько сильно он изменился за последующие годы, Сабиен остался прежним. Мир-святилище был тем же самым, прошли столетия с тех пор как дым и пепел жестокой компании Фаедра рассеялся. В то время Сабиен стал свидетелем самых впечатляющих потерь ордена Кровавых Ангелов со времен битв ереси Хоруса и когда, ценой неисчислимых потерь, этот мир окончательно был умиротворен, Церковь Империума отдала планету под охрану Сынов Сангвиния. Мир их отчаянного, последнего противостояния против врагов человечество стал местом паломничества, и это было как раз такое путешествие, когда псайкер впервые ступил на Сабиен.

Проницательный взгляд Мефистона пробежался по ломанным горным хребтам на горизонте. "Громовые ястребы" приземлились на городской площади, там, где происходила последняя великая битва. Насколько далеко мог видеть глаз, открытое пространство было замусорено разбитой каменной кладкой, разрушенные балки из ржавого железа лежали поверх крошащихся останков колонн. Повсюду были остатки архитектуры, выполненной в стиле Старой Терры. Длинные залы и монастыри смешивались с кафедральными башнями, которые когда-то в своем великолепии пронзали небеса. Теперь улицы Сабиена были наполнены кучами камня и разрушенными башнями. В центре отдающей эхом площади оставалось только одно единственное возвышение. Скошенная под углом от взрыва давно затихшего огня, за мертвым городом, продолжала наблюдать статуя на каменном постаменте. Каким-то образом, в фигуру ангела ни разу не попали, несмотря на все безумие битвы за Сабиен. Она стояла и сейчас, черты ее лица не были персонифицированы, как символ человеческой воли.