"Европа" продолжила поворот, выходя на курс, который позволял кораблю зайти в хвостовую дугу к "Беллусу". Даже с метровой броней и двойными пустотными щитами, которые защищали ее, капитан искал бы самоубийства, позволив атакующему кораблю свободно выпускать снаряды и лазогонь в сопла двигателя. Идеон выругался и проревел приказы, в редкие момент физической реакции его руки гневно дергались сжимаясь. Две баржи развернулись друг к другу, выравнивая скорость, и сцепились в смертельном вальсе. Они продолжали обмениваться выстрелами, когда "Мизерикордия" подошла, нацелив свои смертоносные стволы хеллганов на "Беллус". Капитан-человек возможно бы ждал; капитан-человек возможно бы просчитал последствия и сдержал огонь, пока "Европа" не стала бы отчетливой целью. Но, как и корабль, капитан "Мизерикордии" давно уже забыл человеческое происхождение и любую веру в такие абстракции слабаков как преданность и сострадание.

Красный кинжал выстрелил, чтоб победить, и правый оружейный борт "Мизерикордии" сверкнул каскадом раскаленной смерти. Множество выстрелов нашли свою цель, попадая в наиболее важные части корпуса "Европы", но и такое же множество проткнуло "Беллус", прошивая корабль лоялистов как какую-то случайную защиту, которую необходимо уничтожить.

Первичное сердце Идеона запнулось от шока, когда лазерный огонь разнес на части башенки и минареты на палубе "Беллуса". Его голова дернулась на старых, неиспользованных мышцах шеи, крошечное движение, которое он сделал впервые за десятилетия. Капитан заглянул в глаза Солусу и увидел там немой укор, затем позади него разорвало плазменный трубопровод, и Идеон видел, как Солус превратился в визжащий человеческий факел.

— Открыть огонь, — заревел он, перекрикивая шум, его голос исказился треском имплантированного вокскодера.

— По какой из целей? — Спросил орудийный сервитор, монотонный голос был необычным для диких эмоций битвы.

— По всем, — потребовал Идеон, и "Беллус" выстрелил сразу из всех орудий, отрастив иглы лазерного огня и ракет.

* * *

Навык управления прыжковым ранцем Рафена едва мог тягаться с искусством тренированных боевых братьев из штурмовых отделений, но его хватило, чтоб направить себя в гущу боя, отрывая от земли крутыми, прыгающими дугами оранжевого пламени. Он проворно уворачивался в воздухе, избегая ярких росчерков ракет и красных лучей лазерного огня. В высшей точке прыжка со сломанной зубчатой стены, он увидел отблеск сияющего золота и ослепляющего белого.

Он пролетел над землей, потратив мгновение, чтоб застрелить солдата-фанатика, затем со всей мощью снова взлетел. Он крутился и поворачивал, став управляемой ракетой. Рафен позволил ускоряющему ранцу извергнуть пламя и нацелил себя в центр разрушенного собора. От него остались только стены, места, где ранее были огромные своды витражей, теперь зияли стенающими провалами. Крыши не было, ее снесло какой-то давно затихшей взрывной волной и бесконечный, стремительный дождь каскадами изливался со сломанных каменных зубцов. Линии безголовых, расколотых пополам и разбитых статуй заполняли проходы и поперечные нефы. В некоторых местах мозаичный пол обвалился в находящиеся ниже склепы.