Замеченный разведчиками костер находился также на западе. Рядом с ним виднелась одинокая человеческая фигура. Упитанный абориген готовил над углями что-то вроде шашлыка. От этой буколической картины – сидящий возле огня толстячок жарит мясо – прямо-таки веяло покоем и гражданским согласием. Друзья после короткого обсуждения решили, что опасаться позднего ценителя натуральной кухни не стоит. Пусть он лучше сам боится двух крепких парней.

От костра веяло дымом и горячей пищей. И это пробудило у морально менее стойкого черного диверсанта звериные, прямо-таки хищнические инстинкты.

– А давай нападем на него и отберем жратву! – блестя глазами, предложил Ирвин.

– Мы не бандиты! – мужественно возразил Вадим. – Пока нет иного приказа, мы по-прежнему бойцы KFOR, они же воины-освободители ОАТ.

– Можно подумать, только бандиты должны ужинать. Миротворцам не положено, что ли? Я, между прочим, уже много недель не пил апельсинового сока, а у меня он в контракте записан!

– Отнимать еду у мирных аборигенов мы не имеем никакого права!

– Так ведь это, поди, подлый киафу, наш заклятый враг, – зашел с другого бока голодный диверсант.

– Все равно кто, хоть тувлюх, – отрезал Вадим, гордясь собственной принципиальностью. – Для миротворцев нет разделения на племена. И даже таха пришли в город не для того, чтобы ссориться с простыми киафу.

– Разве? – усомнился Ирвин. – А я думал, что наша задача – поголовно их перерезать.

Он протяжно вздохнул и завистливо уставился на аборигена. Тот будто почувствовал: обернулся, заметил вдалеке диверсантов, схватил с рогулек шампур и шмыгнул в заросли.

– Точно, киафу, – сделал вывод негр. – Самая жадная порода. У-у, скотина! Зря мы ему не наподдавали. Сейчас бы уже были сыты...

– А мне он показался знакомым, – в сомнении проговорил Косинцев. – Наср, сейчас повсюду будет Онибабо мерещиться.

Подкрепиться и в самом деле не мешало. Вадим запустил руку в карман и выудил оставшиеся от «гуманитарного» обеда галеты и шоколад. Шоколад превратился в несъедобное даже на вид месиво и гадко вонял, так что пришлось его выкинуть. Галеты тоже подмокли, но лишь чуть-чуть. Долго размышлять, что за жидкость пропитала пачку, не приходилось. Аппетит у Косинцева сразу же значительно понизился. Выбрав себе наиболее сухой хлебец, остальные он отдал Ирвину. Тот в мгновение ока смолотил все, не обращая внимания на гадостный привкус помойки. Тогда Вадим отдал ему и свою галету.

После странствий по канализации пахло от диверсантов далеко не ландышами. Пропустив мимо ушей возражения американца, который опасался, что в реке пиявок еще больше, чем в тоннеле, Вадим решительно направился к воде. Отмерил шагов пятьдесят против течения, чтоб не бултыхаться среди президентских фекалий, разулся, сбросил одежду и полез в воду.