- Я лучше расскажу об этом женщинам, забитым камнями за то, что вышли на улицу без паранджи. Давайте умерим накал патетики. Я этого дела не люблю.

   Неожиданно старик прикрыл глаза и проговорил холодно:

   - Ты говоришь мне о чужой подлости так, будто стоишь выше всего этого. Но не думай, что я не понял, кто ты такой. Я узнал тебя. Вспомнил переданные ориентировки.

   - Это радует.

   Сэм обернулся. На этот раз Аль-Йетим глядел на него с откровенной ненавистью. С той же ненавистью, с какой всматривался недавно в лица убийц своих внуков.

   - Ты морализируешь, Ифрит? Ты? Убийца-трикстер, взорвавший "чистую" бомбу в Израиле? Убийца тысяч ни в чем не повинных людей, ты смеешь кого-то обвинять в лицемерии? Тебя помнят везде и всюду. Не пытайся придумать оправданий той мерзости, что совершил ради сохранения власти своих хозяев и сохранения существующего порядка вещей.

   На лице Сэма появилась улыбка. Она росла медленно, широко расплываясь на пухлой физиономии, и превращалась в нечто, больше похожее на устрашающую судорожную гримасу. Растянув плотно сжатые губы почти до ушей, Ватанабэ молча стоял и смотрел на старика из-под опущенных век. Тот, против воли, почувствовал неуверенность, молчал.

   - А что вы знаете о мотивах, генерал? - произнес, наконец, Сэм, и улыбка начала сходить с его лица. - Тем более, о моих?

   - Ничего, - ответил старик. - Я знаю только, для кого ты убиваешь.

   - Ничего вы не знаете. Особенно - ради кого я убиваю. И ради чего.

   - Не знаю. Но верить тебе не собираюсь.

   - Мне наплевать на вашу веру. Мне нужна только ваша помощь в поисках Аслана. И когда одним врагом станет меньше, вы сами задумаетесь о мотивах.

   Пару секунд они молчали. Старый израненный боец за свободу арабов и тайный убийца, ненавистный всему арабскому миру. Наконец, Аль-Йетим произнес:

   - Хорошо. Ты получишь то, чего просишь. Но только на этот раз.

   - Больше мне и не нужно.

   Ватанабэ резко двинул рукой, захлопывая дверцу машины. Старик поморщился от оглушительного хлопка и вновь посмотрел в спину уходящего толстяка. Тот, ступив на песок, обернулся.

   - Надеюсь, вы раздумали убегать? А то вдвоем мы в вашем средстве эвакуации не уживемся.

   - Раздумал. Я останусь в Сирте. С теми, кто умирает под моим началом.

   - Как все арабы склонны к драме. Когда я получу нужные данные?

   - До того, как окажешься достаточно далеко от города. Даю тебе слово.