— Скажи, Петр… А почему ты мне помочь взялся? Тебе от этого какой толк?

— Я, старик грешный, тебе покаюсь как на духу. Не за тебя я радею, а за свое избавление… Слухай меня, я тебе растолкую. Задолго до дня сего удумал я воли искать, чтобы Орну более не служить. Да только руки на себя наложить колдун мне не позволит. А вот ежели он меня за провинность какую насмерть жрать станет, вот тут-то и явится мне освобождение.

— Ты хочешь, чтоб он тебя убил?

— А что ж еще прикажешь? Иного пути мне не дадено, к кассам дорожка заказана. Да только духу мне не хватает самому супротив Орна пойти. Да ведь и свидеться с ним не часто приходится. А как случается сие, так у меня и душа в пятки. Не могу чрез себя преступить, и все тут… А когда смертные к нам пожаловали, ну тогда-то мне Аристарх и наказал, сурово так, чтоб я с живыми, подобными тебе, якшаться не смел. А коли таковое и приключилось, чтобы ни словом не обмолвился. А ежели путь к спасению укажу тому, кто за ним явится… За эдакое непослушание смертью грозился. Сказывал, что Орн меня живьем сожрет, коли ослушаюсь.

— И что, я первый явился?

— Не первый, а один только. В том вся загадка, что только тот, кто сам в сей предел добрался, сыскав ворота… Да не ради службы аль за страх какой, а токмо за спасением человека… и скумекал, что делать надобно, а после сие и сотворить не убоялся… Вот он один покинуть сие чистилище способен. И тех с собой забрать, о чьем спасении Бога молил да ради кого смертной жизни своей не берег.

— А как ты узнал, что я…

— Мне о тебе Аристарх сказывал. Мол, есть такой, кто кликушу на свет белый выманил, чтоб она ему врата указала. Не ждал Аристарх от меня гордыни да ослушания, не ждал… А я вот и смекнул, что ежели подсоблю тебе, то Аристарх об том вскоре проведает. А уж там и до воли рукой подать. Сожрет меня Орн, ибо с прежних давних времен уяснил себе, что более всего я смерти страшуся. Да только невдомек ему, что я об ней уж добрую сотню лет мечтаю как об избавлении.

— Вот оно что… — побледнев, протянул Васютин. Его интуиция громко и прямо в лицо говорила, что старику надо верить. А это означало, что и выкалывать глаза себе тоже надо.

— А что, если я не смогу? — рывком передернув плечами, предположил Кирилл.

— Уж я в таком разе и не знаю, что со мной они сотворят. Не приведи Господь, станут плоть мою истязать, — ответил старик, понизив голос и боязливо оглянувшись. — Всяк может статься. А коли сдюжишь ты эдакую пытку да покинешь предел, то колдун меня непременно сожрет. — Он вдруг хитро прищурился и, потешно потирая грубые крупные руки, сказал: — А мне токмо того и надобно.