— Отец, вот чего… А как Алиса… которая Льюис Кэрролл… она со мной вместе в провал падала… Как она узнала, что мне нужно искать тебя?

— Я, прости Христа ради, не уразумел слов твоих. Кто, говоришь?

— Алиса, Кролик, Шляпник, Гусеница… ты их знаешь?

Не торопясь задавая вопрос, Васютин бесстыдно смаковал каждую долю секунды, что отдаляла его от жертвенника, на котором он оставит свои глаза.

— Я, ей-богу, в толк не возьму, о ком ты меня вопрошаешь, — растерянно пробормотал Петр, виновато глядя на Кирилла.

— С Богом, отец… С Богом, — произнес тот, выкрав еще три секунды драгоценной отсрочки.

— Да пребудет с тобой сила Господня, — отозвался старик. И дрожащей рукой потянулся за кисетом, вдруг отрывисто всхлипнув, глядя вслед уходящему Кириллу.

— Полно те, Петька, — еле слышно бормотал он, не давая воли слезам. — Поди, отмучился ты ужо, грешник. Бог даст, самую малость осталось. Не будет боле подле тебя тряпки. А раз такое дело, пошто слезы-то лить? Негоже эдак… А вот табачку отведать, эт да… Скрути-ка ты, Петька, цигарку. Да сыпь махорку пощедрее. Того запаса, коий у тебя в кисете имеется, тебе, Петя, тепереча до самой смерти вдоволь, да и с порядочным избытком. Коли Кирилка не оплошает, не переведется табачок у Петьки. Во всю жизнь его, грешную, не переведется, ей-богу…

Пока старик шептал эти слова, молясь о своем долгожданном избавлении, Васютин миновал арку из воздушных шаров и покинул «дорогу Орна». Остановившись, он оглянулся. Перед ним стремительно полетели фрагменты тех событий, которые произошли с ним на этой плитке. Фальшивый Женька, заливающий себя кровью, обрывки жизни Игната, окрашенные ужасом последние минуты маленькой Евдокии. А дальше — картины провалов. Борька в огороде, отрубленные пальцы, плевок второгодника…

Резко дернув головой, он стряхнул с себя наваждение. Быстро выйдя из секции «праздников и торжеств», он двинулся в зал на поиски места для своей жертвы, чтобы преодолеть последнюю преграду, отделявшую его от двух самых близких, единственных любимых существ на свете.

В правдивости того, о чем рассказал ему старик с тряпкой, он больше не сомневался. На сомнения не было сил. Они были необходимы ему для другого. Васютин старательно собирал их воедино, словно остатки армии, разгромленной сильным и беспощадным врагом. Сперва он призывал под истрепанное знамя всех, кто мог держать в руках оружие. Потом всех, кто мог хотя бы встать в строй. Сейчас ему сгодились бы даже мертвые, если бы они могли держаться на ногах. Ему нужен был каждый. Немощные, увечные, сломленные и опустошенные, они были обглоданы войной до костей. А впереди… Впереди у них была яростная жестокая атака, безумная в своем самоубийственном кровопролитии и гордящаяся этим безумием. Враг был уже вплотную к ним. Настолько близко, что можно было уловить тепло его дыхания, прорывающееся сквозь скрип стиснутых зубов. Но… его все еще не было видно. Да и немудрено, ведь им предстоял бой против самих себя.