С трудом превозмогая жуткие картины своего ослепления, конвульсивно пляшущие у него в сознании, Васютин обратился к старику, который выжидающе смотрел на него:

— Если я себе глаза выколю, что тогда произойдет?

— Как боль первая лютая отступится, узреешь то, что истинно вокруг тебя. Утварь разная да стены тебе как в тумане привидятся, а вот горетерпцы, коих окрест тебя многие сотни, явятся ясно, как я. А там уж ты и жену с сыном сыщешь.

— И что потом?

— Аристарх к тебе явится. Не ровен час, и сам бес Орн сподобиться может. И вот тогда они тебе да семье твоей выход укажут. А уж если порог его переступите, то на земле грешной враз и очутитесь. Ты уж не оплошай, Кирилка, друг сердечный. Трое нас, и всем нам ты спасителем приходишься. Кому от смерти, а кому и от жизни сей вечной, будь она неладна.

— Не оплошаю я, Петр. Справлюсь, — не своим голосом сказал Васютин.

— Да ты поспешай, а то, отведи Боже, приключится с ними чего. Вечно потом клясть себя станешь, в аду или в райских кущах — все едино. Вот так-то, мил человек.

— Но ведь они живы, да?

— Живы, да, — эхом отозвался уборщик. — Да только как ты знать можешь, что с ними, бедолагами, в грядущий час приключится?

Васютин кивнул, соглашаясь.

— Стало быть, поспешать тебе сам Бог велел, Кирилка. Так-то…

Васютин понимал, что старик прав. Но этот вопрос, только что исподтишка кольнувший его, он не мог не задать:

— А если они в тот момент в провале будут, я их увижу?

— В провале? — чуть удивленно переспросил Петр. — Ты об жертвенной поре речь ведешь, когда люди Орну себя по крохам отдают? Не страшись сего! Вернутся они к тебе, не успеешь и помыслить о том, — успокоил его уборщик, вновь испытующе заглянув ему в глаза, ища там ответ на свой вопрос.

— Ну, — Васютин шумно сглотнул пересохшим горлом, — раз так, то я пойду. Не буду время терять, — сказал он, с ледяным животным страхом прислушиваясь к своим словам.

— С Богом, Кирилка, с Богом, — облегченно произнес Петр. И вдруг спохватился: — Эх, дурак я старый, позабыл тебя напутствовать. Ты, избавитель наш, доколе очи свои не умертвишь, крестным знамением себя не осеняй. От него сияние исходит, нами незримое. А вот Орн с Аристархом его сразу чуют. А потому видят ясно, где человечек мыкается да что с ним творится. А тебе сие не с руки. Вдруг Аристарх супротив воли твоей пойти удумает? Так что крестись в мыслях своих да молитву Господу возноси, уста сомкнув. Уразумел?

— Да. Спасибо, Петр.

— Так с чего меня-то благодарить? То я у тебя в ногах валяться должон, коли избавителем ты моим станешь.