— Командир, — в холл вошел Бибизян. — Там глухо, на ремонт нужно не меньше трех часов.

— Ясно, — ответил Грин. — Ну что, тогда выдвигаемся. Сначала пойдут мои ребята, и еще ты и ты, — он ткнул пальцем в резервистов. — Остальные с гражданскими остаются здесь. Как только мы дойдем до того трехэтажного дома, просигналим. Вы подтянетесь. Вопросы?

— Вы хотите нас бросить? — тихим голосом спросила женщина, что помоложе. Из-за ее спины выглядывали перепуганные дети.

— До того дома четыреста метров, по открытой местности, — терпеливо объяснил Грин. — Чтобы их пересечь, нужно время. Если мы попадем под обстрел, то лучше, чтобы с нами не было гражданских. Это раз. Мы дойдем до того дома, возьмем все подходы под контроль, чтобы вам было безопаснее идти. Это два. Никто вас не собирается бросать. Это три. Еще вопросы?

Четыреста метров. Налегке, в кроссовках, Грин пробежал бы это расстояние за минуту. Двигаясь перебежками, половину этого расстояния группа преодолела за три минуты. Двое бежали, остальные, сидя в позиции для стрельбы с колена, прикрывали. Затем пары менялись. Бежали в полной тишине, общаясь жестами. Никакого движения в доме наблюдение не выявило, но это ни о чем не говорило. На открытом пространстве все чувствовали себя неуютно, поэтому старались преодолеть его как можно скорее. Дом приближался. Когда до него оставалось меньше ста метров, Грин уже было, поверил, что им в очередной раз повезло, но радость была преждевременной. Темные, пустые окна ожили, расцветились огненными лепестками выстрелов. Вокруг бойцов засвистели пули.

— Огонь по окнам! Перебежками вперед! — закричал Грин, и выпустил короткую очередь в окно, где заметил вспышку. Остальные бойцы тоже открыли огонь. Ситуация была знакома по многочисленным тренировкам. Единственным шансом было подавить огневые точки противника в здании, приблизиться, и закидать гранатами. Из соседних домов тоже стреляли, но до них было больше двухсот метров, и огонь был не очень прицельным. — Быстрее, быстрее! — крикнул Грин, и встал — подошла его очередь перебегать. В этот момент в него попали. Ему показалось, что огромный бык лягнул его в лоб. Грин остановился, и покачнулся. В глазах моментально почернело, что-то теплое потекло по щекам. Бык снова лягнул, на этот раз в правое бедро. Боль ослепила Грина, он упал на бок, и потерял сознание.

Когда он очнулся, первой его мыслью было: «почему я жив, ведь мне попало в голову?». Сильнее всего болела нога, в сравнении с этой болью легкое жжение в районе лба просто терялось. Судя по всему, он пробыл без сознания считанные минуты. Вокруг все еще стреляли, кто-то кричал, но слов Грин не разобрал. «Надо встать», — подумал Грин, — «ведь наши думают, что я убит». Он по-прежнему ничего не видел. Внезапно он почувствовал чье-то присутствие. Кто-то просунул руки ему подмышки, приподнял, и потащил. Не бросили, понял Грин. Ноги волочились за ним по земле. Каблук правой ноги за что-то зацепился, и боль, несравнимая с тем, что было до того, пронзила все тело Грина. Он потерял сознание во второй раз.