— Как это — иначе?

— Ты не поймешь, словами это не объяснить… — Грин задумался, лихорадочно подбирая правильные слова. — Просто подумай, пойми, что я, ты, и все мы, для них просто строительный материал. Для всех — для таких, как Фрайман, для Барзеля. Для моего отца. Они не воспринимают нас, как людей. Мы винтики для их механизмов. Игрушки. Инструменты. И для своего Давида ты был просто игрушкой.

— Он меня любил, — Никита закашлялся.

— Да, любил. Как любимую собаку, примерно. Не как человека. Он тебя просто использовал! И все эти, называющие себя властью, они делают с нами тоже самое. А Коцюба… Вот он отнесся ко мне как к человеку. Не как к инструменту, не как к кукле для секса. После туннеля это было… Как солнце, понимаешь? Нет, тебе этого не понять, ты просто никогда не был свободен.

— Кажется, я понимаю, — ответил Никита еле слышно. — Насчет Давида ты ошибаешься. Он был хорошим человеком.

— Не буду спорить, — сказал Грин. — И Габи был хорошим человеком. И Вайнштейн, и Летун, и Райво. Даже Илья Вишневецкий, хоть и не всегда. Но их с нами нет. Во многом из-за твоего Давида, которого ты так любил.

— Ты Коцюбу забыл, — заметил Никита.

— Коцюба жив! — Грин, забывшись, стукнул кулаком по раненой ноге, и скорчился от боли.

— Как это?

— А вот так! Индиго послали ему корабль, — вытирая брызнувшие из глаз слезы, усмехнулся Грин.

— И ты им веришь? — настал черед Никиты усмехаться.

— Верю, — неуверенно ответил Грин.

— Я вот тут подумал, — в пустоту, будто разговаривая сам с собой, сказал Никита. — Как так получилось, что сарацины взяли нас тепленькими? Ведь мы же подготовились. Посты, связь, все дела. А они бац — и в городе…

— Это ты к чему? — напрягся Грин.

— А к тому, что им помогли. Это очень похоже на почерк мутантов. Давид считал, что они специально сталкивают людей лбами, чтобы мы друг дружку истребили, оставив им территорию. Сначала руками Коцюбы и остальных уничтожили Фраймана, потом руками Барзеля — Республику, теперь они привели на нас сарацин…

— Они не… — начал Грин, и осекся. Слова Никиты не стали для него открытием, у него порой мелькали схожие мысли.

— Они не такие, хочешь сказать? Ну-ну, — Никита лег на живот и отвернулся. Грин остался наедине со своими мыслями. Свеча погасла, стало темно, и Грин незаметно для себя уснул.

Бронетранспортер был похож на поставленный на гусеницы мусорный бак — такой же квадратный и зеленый. Коробка коробкой, только лобовой лист наклонный, а так — одни прямые углы. Грин обошел вокруг, постучал по катку ногой. В щель под поднятыми на полметра над землей воротами заглянул первый луч солнца. Солнечное пятно почти касалось начищенных до блеска ботинок Грина. Он оглядел своих бойцов. Все привели себя в порядок, переоделись во все чистое, побрились. Выглядели они устало. Похоже, что только Грин с Никитой ухитрились выспаться. Бледные, напряженные лица ребят Грину не нравились.