Вчера из Монреаля Ракким связался с Сарой. Сообщил о провале. Сказал, что не смог ни захватить контейнер, ни ликвидировать его и еще не смог убить ни Круза, ни Грейвенхольца. В остальном миссия закончилась успешно. Сара сказала, что счастлива, так как он сам жив. И еще счастлива, что жив Лео. Он сказал, что, по его мнению, гафниевое оружие на пути в один из исследовательских центров в Китае, а Бэби и Грейвенхольц получили денег больше, нежели может понадобиться человеку на всю оставшуюся жизнь. По крайней мере, Бэби. Она не станет возиться с Грейвенхольцем, поскольку рыжий ей больше не нужен. Сара пообещала предупредить президента об изменившейся глобальной ситуации. Ракким не совсем понял смысл ее слов, но подозревал, что Кинсли не прикажет устроить парад в его честь и не пригласит на частный ужин в знак благодарности от имени всей нации.

Бывший фидаин заработал легкое сотрясение. Три расшатавшихся зуба укрепил живший в Бунсвилле дантист, от которого пахло гвоздичным маслом. Он даже не мог вернуть Стивенсону сребреник. Ракким потер правую ладонь, посмотрел на нее. Да, клеймо в виде распятия постепенно исчезало, словно его поглощала кожа. Детали почти сгладились.

Заснеженные вершины тянулись на фоне голубой перспективы, но его великолепный пейзаж за окном совершенно не интересовал. Ему просто хотелось домой.

Бывший фидаин взглянул на Лео. Толстяк спал с открытым ртом, и на подбородке у него засыхала дорожка слюны. Еще один из ошеломляющих успехов Раккима. Сиэтл покидала гордость семьи, человек-компьютер, огромный шаг вверх по эволюционной лестнице. Во всяком случае, по словам самого юноши. Теперь… теперь он превратился в прославленного живого робота, одного из подвергнутых лоботомии клонов, хранящихся в холодильниках швейцарских миллиардеров в качестве источника запасных органов.

Мозби выздоровел быстро. Вполне возможно, благодаря помощи Бэби, а не только регенеративным способностям фидаина. Еще один вопрос, который хотелось бы ей задать. Искатель взял на себя заботу о Лео. Он сидел рядом с ним, день и ночь читая молитвы. По крайней мере, повредить они не могли. Мозби почти не общался с Раккимом, возможно, все еще чувствовал к нему неприязнь, однако достаточно много расспрашивал о толстяке и своей дочери. Причем бывший фидаин не ожидал услышать именно таких вопросов. Они совершенно не касались надлежащих или ненадлежащих контактов или поругания чести семьи. Мозби хотел знать, хороший ли человек Лео. Достаточно ли честен. Мог ли он рассмешить Лиэнн. Понимал ли ее, когда она говорила, например, что число — это язык, на котором Бог разговаривает с людьми. Джона волновало, сможет ли толстяк сделать его дочь счастливой. Потом он укатил на старой машине Раккима. Отправился к семье, крутанув на удачу висевшую под зеркалом заднего вида пирамидку с глазом.