– Правда, – твердо сказал я. И нагнулся – стащить с ног бурки. – А теперь дай мне поспать, Лешик.

– Я почищу твой автомат? – с готовностью предложил мальчишка.

– Не надо. Сегодня я не стрелял. Было не в кого.

* * *

Канонада в морозном воздухе рокотала совсем близко. Были слышны за общим фоном даже отдельные «Бум! бум!» (как будто били по тугому мячу) 250-миллиметровых орудий.

– Это Тамбов берут, – сказал мне Санька.

За прошедшие месяцы он вырос еще, раздался в плечах, а воображаемые усы превратились в почти настоящие. Мы стояли в строю рядом, и он легко держал пулемет около ноги.

Я кивнул. Почему-то мне это не казалось таким уж важным. Важнее было то, ради чего нас построили на прогалине.

Раньше я не думал, что нас так много. Просто всю бригаду одновременно я видел впервые. Строй уходил влево и вправо, и в утреннем сером воздухе люди казались призрачными, как тени. Над прогалиной клубился пар от дыхания.

Михаил Тимофеевич появился перед строем в сопровождении всего штаба. Наш командир был без шапки, с откинутым на спину капюшоном. Справа от него Никитка нес знамя бригады – и все в строю сперва зашевелились, а потом замерли.

– В общем, нечего тут говорить, – негромко и совершенно обыденно сказал командир. – Через полчаса бригада тремя колоннами выступает для захвата аэродрома. Мы не должны дать взлететь ни одному самолету и вертолету, не должны дать уничтожить склады, не должны дать никому приземлиться. Через два дня тут будут наши. Аэродром должен их встретить в целости и сохранности… – Он помолчал. – Я что-то не то говорю. В общем, похоже, что мы все-таки победили. Конечно, теперь будет просто глупо вдруг умереть. Никому не хочется, – он говорил по-прежнему негромко, но слышали – я уверен – все. – И все-таки… Вспомните прошлые месяцы. Сколько погибло наших. Каждый знает по нескольку имен. Ничем они были не хуже нас, им бы всем жить и жить. А они – погибли… – Он опять помолчал. – Если мы сейчас дадим этим просто так уйти – мол, все равно победа, пусть! – это нечестно будет, по-моему. Никитка, разверни, что ли.

Сын командира молча, со строгим лицом, развернул знамя. Было безветренно, и он расправил сине-алое полотнище с золотыми пчелами по центру и черно-белой волчьей головой в крыже, наше, тамбовское. Оно у нас было уже давно, сшили в Котовске и тайком передали нам. Конечно, ни в какой бой мы ни разу под ним не ходили, смешно было бы. Но сейчас, наверное, выпало исключение.

– Равняйсь! – прозвучал голос Михаила Тимофеевича. – Смирно! Равнение на – знамя!

И он с суровым лицом накинул капюшон и взметнул к нему ладонь.