А вторая — вся в доспехе, почти как давеча у эльфа того, черно-белого, только не белом, а начищенной стали, но тоже ажурный такой, даже на груди — и то выделан… соответствующе. Полный доспех — сапоги, перчатки, наголенники там с прочими нарукавниками и шлем с крылышками. В руке лук несет — и лук костюму под стать. В общем — вылитая валькирия, хоть сейчас в эпос про Нибелунгов вставляй.

Но только вот волосы у этой валькирии из-под шлема струятся подозрительно знакомые. Рыжие волосы.

— Так, — говорю, — это еще что за бал-маскарад?

Коля на меня удивленно так вскинулся.

— Ты что, — спрашивает, — знаешь их?

— В синем, что слева, — отвечаю, — первый раз в жизни вижу, а вот та, что справа… есть у меня подозрение, что ее я знаю лучше, чем мне бы того хотелось.

И пока я эти слова говорил, шлем с крылышками как раз в нашу сторону повернулся… замер… девицы о чем-то между собой перешепнулись и — цок-цок, а сапожки-то, думаю, подкованы — уже рядом.

— Вот, — сладеньким таким голоском Кара щебечет. — Это и есть тот самый Малахов.

— Старший сержант, — добавляю. — Не забывай, пожалуйста, — а сам на черноволосую гляжу.

Вблизи она очень даже ничего оказалась. Брови черные, как там в таких случаях говорится… ах, да, соболиные, а глаза — точь-в-точь как у моей рыжей — огромные и зеленые. Только за ресницами она не в пример лучше следит и ухаживает.

— Позволь представить, Сергей Малахов, — раздельно произносит Кара, — мою двоюродную сестру Ринелику Пато. Чародейку Второго Круга Посвящения.

— Правильно говорят — магичку, Лен, — усмехается черноволосая и изящным таким жестом мне руку протягивает. — А для друзей я просто Елика.

— Ну а я, — говорю, — просто Сергей, — и руку ей пожал.

Выглядела она после этого пожатия слегка удивленной. Ну да, конечно, у них-то руки дамам целовать принято. Лобызать. А я и позабыл. Мужлан-с, однако, что девушка и констатировала.

— Очень приятно, — говорю. — А это, — на Колю киваю, — Николай Рязанцев. Ни барон, ни граф, ни друг, ни брат, а такой же, как я, простой русский солдат. Прошу любить и жаловать.

Вот Коля-то не сплоховал — видно, успел за полгода пообтесаться. Аккуратненько за самые кончики пальцев руку взял и еле-еле губами коснулся, что у одной, что у второй. Тоже мне — аристократия.

Ладно, думаю, мы тоже не лыком шиты. Просочился вперед и, прежде чем девушки опомнились, обоих под локотки подхватил.

— А не пройти ли нам, милые дамы, — говорю, — куда-нибудь.

— Можно, — благосклонно так кивает Елика. — Мы не возражаем. А какие будут варианты?

Я на рыжую кошусь — у нее на личике внутренняя борьба аршинными буквами. И возразить мне хочется, и сестре перечить неохота, да и вообще интересно.