— А-а. Тады понятно.

Золото мне пока таскать не приходилось. Я мозги напряг, школу вспомнил, внутренний объем сундука на глаз прикинул — получилось три патронных ящика. Поднять нельзя, пупок надорвать — запросто.

— Да уж, — говорю, — воистину в ногах правды нет.

— Я тебе, русский, — ухмыляется Леммит, — больше скажу. Ее вовсе нет. Нигде.

А вот это уже, думаю, интересно. Как он воевать-то с таким настроением собирается?

Кое-как оттащил сейф этот доморощенный на середину шатра, сел, пот вытираю, и тут девчушка эта графская изящно так нагибается и из-за графской кушетки вытаскивает — не знаю, как эта штука правильно называется, а выглядит как пенек с мягким сиденьем — и столь же изящно на нем располагается. Зрелище, доложу, на раз. Под кольчугой у нее еще что-то вроде безрукавки виднеется, да вот только заканчивается эта кольчужка самую малость пониже бедер, а дальше, до самых сапог — ножки. И ножки эти… у меня чуть снова слюнки не потекли.

— Ле-ера, — укоризненно так говорит Леммит, только в глазах у него при этом довольные такие черти скачут. — А пить нам из чего прикажешь?

А девица ногу на ногу закинула, потянулась — ну прямо как моя рыжая.

— Третьего дня, — отвечает, — когда ты с другим своим новым русским другом гулял, вы прекрасно без всяких кубков обходились. Что он орал на пол-лагеря? Даешь из горла? Дежурный десятник едва тревогу не затрубил — решил, что на командира вампиры напали.

— Лера.

Подействовало. Встала, прошла в угол — здорово прошла, мне вот, например, в жизни спиной такую… палитру эмоций не передать. Мужик бы на ее месте полчаса матерился, а она р-раз — и всем все ясно. Возвращается с тремя кубками. Хорошие такие кубки, серебряные, резные… вместительные опять же. Помнится, те кружки, из которых я в Николаеве вино хлестал, пол-литра вмещали — так вот им до этих кубков… до Берлина по-пластунски.

— Ну что, русский, — говорит Леммит, — давай ваш самый главный тост? Хороший он у вас… правильный.

— Эт верно, — киваю. — Ну… за Победу! — и весь кубок, залпом, в рот. Потому как иначе не положено.

Положено-то оно положено, но, считай, литр вина залпом выдуть… да еще после утренней разминки — так, думаю, и спиться недолго. На фронте такой номер, конечно, не пройдет — там тебя первым же снарядом протрезвит лучше любой колдовской конфеты, а вот в тылу… хотя… чушь. Делать мне больше нечего.

Взял одну виноградину, за щеку кинул, прикусил осторожненько — а она ка-ак лопнула! Словно граната во рту взорвалась. Соку, соку — чуть не подавился. Но вкусно невероятно. Притом, что я фрукты приличные ел уж не упомню когда. Ягоды всякие по лесам, малина-земляника, если с местностью повезет, яблоки с грушами. Семечки еще… короче говоря, такой вкуснятины точно с начала войны пробовать не доводилось. Как говорил рядовой Петренко — «мировой закусон».