Так, о чем то бишь я? Да. Матрац. Ну, это мы мгновенно. Пока расстелем по палубе в не надутом состоянии, а как погрузим болезных, так с имя прямо и подкачаем. И ничего этому компрессору не сделается. Потерпит разик. Не лопнет, небось! И не протискивать же страдальцев в пассажирский. Открою грузовой. В него слона пропихнуть можно… дались мне эти слоны… ну… вроде… бы… К вылету готов. Как там у Катеньки дела идут?

Спрыгнул аз многогрешный на землю и в дом нацелился. Отслеживать процесс и споспешествовать оказанию. Ой, мамуля дорогая, ой зазря я это сделал! Как бы Кате не пришлось штопать еще одного… пострадавшего. И не надо, не надо на меня рычать! И не надо так меня нюхать. И не надо… ой, мама дорогая… ну не надо меня так облизывать… нашли, вишь, сахарную косточку! Отставить драть мои белые штаны! Морс! Полундра! На помощь! Блин, ну а ты куда смотрел!? Кто это тут сам виноват? Я? Меня уже почти едят! Скалишься!? Ну, все! Все, я сказал! Ша! Уже никто никуда не идет. Уже все сидят на попе ровно! Хос-по-дя, а слюней-то, слюней… Пыхтят, да лижут… Дорвались… Нашлись, понимаешь, минетчицы… И нечего тут скалить зубы! Может мне и не нравится вовсе. Что это вы тут себе позволяете!? В конце-то концов… Не трогай конец, морда твоя аморально-бесстыжая, говорю тебе трижды!

Морс нагло исполнял мое приказание не покидать самолет, и спасать меня не собирался. А предовольно скалился, глядя из глубин салона, как три лохматых сволочи ростом с непарнокопытную гиену пускают слюни мне за шиворот. Я, уже довольно изрядно промокший, сидел под фюзеляжем, обняв руками коленки, как целочка-пушинка. А слюни на меня текли и капали… и капали… И мыслилось мне…

Вот когда с высоты пилотского сиденья смотришь бывало на собаку, не выглядит она сколь ни будь серьезной частицей мироздания. Так, блоха мелкая, на грани сред. Не больше. Но как же кардинально меняется мировоззрение, когда твоя голова находится на уровне ихних брюх… Как все же сильно зависит восприятие мира от кочки зрения!.. Сколь мелкими кажутся любые неприятности, когда с шершавых языков, трудолюбиво вылизывающих твой фейс, тягучая слюна льется тебе за пазуху. И ты решительно ничего не способен противопоставит искреннему дружелюбию этих так называемых друзей человека. Ибо стоит только попытаться оторвать седалище от планеты, как показное это дружелюбие моментально сменяется утробно-суровым таким рычанием и приходит понимание всей тщетности устремлений антропоида быть царем природы…

Сидел я долго. Вечность уже сидел я в раздумьях мрачных о непостижимости вселенной слабым человеческим разумом. Но рано или поздно всему приходит конец. На пороге явился Хозяин, влекущий в паре с Гриней, носилки с первым из. Я моментально был брошен на произвол судьбы, чем и воспользовался, стремительно покинув нагретое место, сделавшееся для меня юдолью скорби. Птичкой шизокрылой в ероплан вспорхнул.