И стало у него клевать! Он потянул, а там лягушка. Он удивился и ничего не сказал, отцепил лягушку, насадил свежего червяка, опять забросил…

И опять лягушка! И чтобы долго вам не повторять, сразу скажу, что я тогда ему этими лягушками всех червей перепортил. И я, может, ему тогда и саму удочку тоже переломил бы, а леску намертво запутал…

Но тут он начал громко орать, то есть очень визгливо кричать, топать ногами и еще много чего другого выделывать. Смотреть на это было очень гадко, а слушать совсем невозможно, поэтому я тихонько встал и быстренько ушел.

А назавтра я ему сделал другое — я ему восемь крючков оборвал. Больше у него крючков не было. Но я же этого не знал! Только вижу: он удочку бросил, ногами ее потоптал — все это молча, и это меня тоже подвело, что без визгу, — и вдруг прямиком ко мне! А я сидел в кустах! Это я уже после, когда было уже поздно, догадался, что он тогда просто бежал со зла, напрямик, как слепая лошадь…

Но это сейчас хорошо рассуждать. А тогда мне сколько было лет? Пять или семь всего. Я напугался, из кустов выскочил…

Но и дальше тоже бежать испугался. Он же, думаю, меня уже увидел и теперь все равно будет к моим отцу с матерью вязаться, а они простые крепостные хлопы, как они от него отобьются?! А я отобьюсь, так я тогда подумал и дальше никуда не побежал.

Он меня увидел, очень удивился. И говорит:

— Э! Мальчик Ясь! Ты чего это здесь делаешь?!

А я возьми и брякни:

— Я пришел на речку искупаться, ваше сиятельство.

Он на «ваше сиятельство» очень удивился, даже покраснел от радости, но все равно дела своего не забыл и повторяет:

— Искупаться! — А потом: — Ага! Вот что, мальчик Ясь! Видишь вон ту корягу?

И я возьми и еще раз брякни:

— Вижу!

А ее же для простого глаза совсем не было видно, она же была под водой. Вот как я тогда неосторожно проговорился. А ему это только в радость. Он вот так вот руки потер одну об другую и говорит:

— Очень чудесно! А теперь, мальчик Ясь, ты сделай вот что: иди искупайся и заодно залезь под ту корягу и забери оттуда мои крючки. Вот от этой штуковины, от удочки, она так называется. Ну, живо! Быстро, мальчик, быстро, я тороплюсь!

Я, конечно, мог его не слушать. Или вообще мог даже ответить ему что-нибудь обидное и убежать в лес. Но он тогда мог опять сделать какую-нибудь гадость моей деревенской матери. Поэтому я спорить не стал, а даже не раздеваясь, полез под корягу, быстро нашел там те крючки, повыдергивал их, вынырнул, вышел на берег и отдал их Галясу. Галяс вначале посмотрел на меня, почему-то очень удивленно, потом так же удивленно на крючки, пересчитал их и сказал: