-- Вон! -- его палец проткнул пустоту и указал в сторону Ольги. -- Ведьму везем сжигать, которая много зла причинила вашему царю.

   Привратники обязаны были знать много языков, поэтому воевода кивнул, но тут же расправил брови и, перейдя на ломаный франзарский, изумленно заметил:

   -- Что, многоуважаемые, во всей черной вселенной не нашлось подходящего места сжечь нечистую силу, что вы чуть ли не через полмира везете ее в наш мираж?

   Лаудвиг даже пришпорил лошадь от солидарности с только что высказанной мыслью, и та громко заржала.

   -- Согласен с каждым вашим словом! Мы бы и сами давно с ней покончили, причем -- с великим удовольствием. Но таков странный приказ вашего царя. Вот, -- принц вытащил помятый конверт, -- король Эдвур, мой отец, уполномочил еще передать мне это письмо царю Василию.

   Воевода без какого-либо интереса глянул на конверт, пожал плечами, потом отошел в сторону и долго совещался со своими военачальниками. Потом вернулся и еще раз пожал плечами, демонстрируя, что ему лично до всего этого нет никакого дела. Его равнодушный, почти лишенный интонации голос нехотя произнес:

   -- Платите двойную пошлину и проезжайте... Кстати, за колдунью вы обязаны заплатить вчетверо. Нечистая сила нынче дорого ценится...

   Лаудвиг достал кошелек, сверкнул злобными глазами в сторону Ольги и изрек свою крылатую фразу:

   -- У, ведьма!

   Ольга была рада, что он обратил на нее хоть какое-то внимание. Когда копыта ее старой клячи, которую лейтенант своровал у каких-то тевтонских бродяг, ступили на землю рауссов, царевна закрыла глаза и некоторое время с упоением созерцала свой внутренний мрак, который являлся полной противоположностью мраку внешнему. Там, снаружи, тяжелое черное небо постоянно давило на черную землю, и это давление действовало угнетающе на душу. Здесь, внутри, тьма была тождественна свободе. Легкая, эфемерная, податливая рассудку, она принимала любые формы и одним лишь мановением мысли окрашивалась в любые тональности. Ольга представила своих деревенских подруг, крутящих хороводы, подпоясанных атласными поясами парней, которые почему-то боялись ее как огня. В творчески одаренном сумраке век она увидела своего отца Василия, грозно покачивающего головой, мать Астасию, которая первым делом воскликнет: "ну, и где ты опять так долго блудила, царевна большой деревни? Я тебя спрашиваю! Опять скажешь, что по воду ходила?..". Ольга представила Москву с извилистыми каменными реками ее длинных улиц, мраморными храмами темноты и величавыми башнями, горящими разноцветными огнями. Она мысленно вообразила Монумент Времени -- высокую башню с огромными часами, на которой фосфорные стрелки отсчитывали эллюсии, циклы, мгновения. С наступлением каждой эллюсии часы били в колокол, а раз в декаду над городом играла мелодия национального гимна. Недалеко от Монумента Времени располагался главный храм столицы, в котором служил епископ Лерий, ее духовный наставник. Храм был воплощенным изяществом. Мраморные пропилеи с нависшими резными арками охраняли две грозные статуи медитавров. У каждого на голове золотая корона, и властно поднятая вверх лапа. По окружности храма расположены шестнадцать притворов и шестнадцать закрученных в спираль куполов. Свет, падающий на их поверхность, пробегал все мысленные цвета, благословляя нависшую над городом темноту. Архитектура самого храма походила на многоступенчатый водопад, вершиной устремляющийся в самый центр невидимого неба. И где-то далеко-далеко в вышине ярко сиял священный символ пасынков темноты -- солнечный круг, перечеркнутый свастикой.