Грохот ближнего боя сместился куда-то к кинотеатру. Артобстрел уже давно закончился, лишь трещали беспорядочные очереди у «Луча», и их эхо суматошно металось в том районе, подтверждая, что заваруха там закрутилась нешуточная.

«Митяй, сука, бросил меня, — со злостью думал Селиверстов. — Если увижу, предъявлю по полной. Не отмажется. В чушкари переведу. А с другой стороны, как бы я сам поступил? Ладно, хватит самокопания. Я не с другой стороны, а с этой, и с этим надо что-то делать. Лежать тут под рубероидом — глупо. Кому скажи — засмеют. В жизнь не отмыться от такого позорища. Да и опозеры найдут рано или поздно. А может, сдаться? Не, не станут меня в плен брать. Во-первых, ранен, а во-вторых, на кой я им сдался? Грохнут, и все дела. Что же делать? Как же выбраться из города в моем положении? Как бы гангрена не началась, хрен его знает, что там за ранение. В общем, надо выходить к своим. О, черт! Да ведь все верно! Я же ранен. Мне амнистия полагается. Н-да… Совсем мозги отшибло. Госпиталь, амнистия, перевод в обычную часть, где нет заградотрядовцев, откуда можно уйти в два счета. Правда, если поймают — расстреляют как дезертира. Но это смотря, при каких обстоятельствах и как уходить. Если по-умному, то спишут как без вести пропавшего. А может, вообще комиссуют по ранению. Это был бы идеальный вариант. Лишь бы ногу не отчекрыжили…»

Настроение у Селиверстова несколько улучшилось. Даже боль отступила. Лишь одно беспокоило его по-настоящему: каков характер ранения, не будет ли последствий, как бы без ноги не остаться. В который уже раз осмотрел ногу, потрогал ее. Отекает. Должно так быть или нет, Циркач не знал. А вдруг это уже гангрена? Хотя так быстро — вряд ли. Настроение опять испортилось. Надо как можно быстрее выходить к своим.

Выбравшись из-под этого дурацкого куска рубероида, Селиверстов пополз, часто останавливаясь, прислушиваясь к нестихающей, удаляющейся перестрелке. С одной стороны, его это радовало, а с другой, он опасался, что опозеры, перешедшие, судя по всему, в контратаку, могут продвинуться далеко вперед. Насколько в таком случае увеличится расстояние и усложнится выход к своим? Лучше об этом не думать. А просто пробираться как можно незаметнее.

Циркач продолжал ползти. На его пути иногда попадались убитые штрафники. Он узнавал их. Еще утром все они были живы и рассчитывали жить долго, несмотря на войну. Ведь каждый надеется уцелеть и вернуться живым.

Вернется ли он сам?

Не думать об этом.

Ползти. Ползти.

Селиверстов, собрав всю волю в кулак, продолжал свой медленный путь, отрешившись от всего. Главное, выйти к своим, а там — госпиталь, амнистия. Только бы ногу не отрезали. А уж потом он снова подумает о том, как уйти на рывок. Воевать на никому не нужной войне, да еще подыхать на ней, Циркач не собирался.