– Ма… – пробормотала она. – Что ж делать-то?

Баба Галя вздохнула. До Савиновки добираться километров пятьдесят, не меньше. Телега с лошадью в их деревне только у дядьки Захара – а куда он поедет, ежели вторые сутки горькую хлещет? Как всегда по осени, началось у него. Теперь еще месяц не дождешься. В Савиновке-то машины есть, но не пешком же до нее топать. А оттуда до «центра» еще километров двести с лишним.

– Сама-то как? – спросила Галина Дмитриевна.

– Не хочу, – шепнула Тоня. – Живой он. Живой… наверное.

Баба Галя вздохнула еще раз.

– Может, и живой. Особенно, если отец его…

– Да нормальный отец. – Тоня вскочила, но тут же с кряхтением опустилась обратно. – Человек как человек… был.

– Ладно, ладно, – примирительно кивнула мать. – Утро вечера мудренее, завтра, глядишь, и разберемся.

До завтра ждать не пришлось. В ночи скрутило так, что Галина Дмитриевна, накинув поеденную молью кофтенку и сунув босые ноги в резиновые сапоги, побежала за теткой Анисьей.

– А говорила я, – ворчала та, подкладывая под роженицу чистую простынку. – Воду нагрела? Тащи сюды.

…Перерезав пуповину, Анисья подергала дите так и эдак, подняла за ножки, шлепнула по попе. Буркнула:

– Не дышит.

Тоня приподнялась на локтях.

– Кто там, теть Анись? Ну скажи, кто?

– Девочка.

– Покажи…

– Не надо тебе.

– Покажи!

Повитуха сурово поджала губы, подняла младенца повыше. Серая кожа, ни крика, ни вздоха. Сердце и то давно не стучит.

– Поглядела, и будет тебе.