– Ну вот, села. Говори уже, дядька Киря.

Дядька, вопреки обычной болтливости, теперь не спешил начать – ждал, чтобы девчонка успокоилась и к его словам отнеслась с серьезностью. Наконец начал:

– Помнишь слова, которые перед смертью тебе Мажуга сказал? Что оружие нас ведет и к смерти приводит?

– Он не так сказал…

– Суть все равно такая. Гляди, Йолька, ты сейчас здесь сыта и обустроена будешь. Хоть на всю жизнь с нами оставайся, я, покуда могу, всем помогать стану. Оставайся, а? Дом тебе сладим, хозяйство поможем поднять, Шарпан тебе работу даст. А?

– Да нет, я ж решила, теперь поздно пятиться. – Об этом уже было говорено, Йоля не по одному разу объяснила, для чего ей спешить нужно и что она здесь не останется. – Чего ты снова заводишь?

– А того, что не ты решила. Это оружие тебя ведет, «беретта» твоя. Зовет, тянет, а в конце приведет тебя к плохому концу… Эх, Йолька, ты же молодая совсем! Зачем торопишься на зов оружия?

Тут Йоля и в самом деле призадумалась. Вон как дядька Киря все вывернул… А тот заметил ее колебания и стал напирать:

– Ты подумай, Йолька, подумай! Смотри, как судьба выворачивается! Ты вроде как доброе дело затеяла – подарок дорогого человека вернуть, чтобы память была, а на самом деле выйдет что? Смерть выйдет! Или Леван тебе «беретту» просто так вернет? Не таковский он парень, я ж его хорошо знаю! Да Левана еще поймать нужно. Кто знает, куда его нелегкая занесет, некроз ему в задницу! И дорога его будет плохая, поверь мне, старому. По той дороге много крови прольется.

Йоля только плечами пожала. Киря уставился ей в глаза. Потом заявил:

– А ты изменилась, Йолька. Или, может, всегда такой была, только я не замечал? Видимость-то у тебя девчачья, а внутри…

Тут объявилась Кирина дочка, села рядом с отцом, стала гладить раздутый живот и тоже принялась уговаривать. И так Йоле грустно сделалось: вот живут люди, любят друг друга, как… как они с Игнашом… и никто ни на кого не злобится, и бежать-торопиться никуда не нужно, и все, что в жизни есть главного, все здесь, в доме, в семье, все на месте… и у них с Мажугой так могло бы выйти, чтобы дом, любовь, глаза у всех в доме добрые… От этих мыслей Йоля едва не всплакнула – и тут поняла, что не может она остаться, никак не может, даже если дядька Киря прав и ведет ее зов оружия – все равно! Не будет ей мочи глядеть на чужое счастье да о своем, не случившемся, думать. Каждому в Пустоши своя судьба ветром по песку написана. Ей, Йоле, стало быть, суждены дороги. Такая ее доля, значит. И чем раньше она отсюда уедет, тем будет легче.