– Прокладки старые, я заменил, – буркнул он, не глядя на Йолю. – Барахло карбюратор. Если останешься, я тебе новый подберу.

И этот туда же… Но продолжать разговор Кирин зять не стал, ушел, оставив Йолю наедине с наполовину разобранным двигателем и сомнениями. В общем, двигатель она собрала, а с сомнениями ничего поделать не смогла. По всему выходило, что умнее бы плюнуть на пропажу и остаться в гостеприимном поселке, и пусть они все, местные, от избытка доброты хоть надорвутся… ведь сезон дождей на носу и скоро так или иначе придется кров искать. Но если решение принято – нужно исполнять. Игнаш от задуманного никогда не отступал. С этими мыслями Йоля отправилась спать.

А наутро все Кирино семейство вышло проводить гостью в дорогу. Беременная дочь дала узелок снеди, ее молчаливый муж, имени которого Йоля так и не удосужилась спросить, приволок канистру, Киря вручил короб снаряженных зарядов к дробовику, а старухи, которые не разберешь кем хозяину приходились, вынесли куртку – всю латаную-перелатаную, но прочную и теплую – и глядели при этом так, что без слов было ясно, что у них на уме: оставайся, девочка, пропадешь там, среди злых людей, зверей и мутантов.

Йоле в ответ ни сказать, ни подарить было нечего. Она полезла в карман, нащупала зажигалку, которую позаимствовала у Кири, когда они в расселине от страха укрылись, и протянула дядьке:

– На́ вот. А то совсем позабыла.

– Еще чего! Не возьму, в дороге тебе пригодится! А если девочка родится, – тут он бросил взгляд на вмиг покрасневшую дочь, – Йолькой назовем.

Сперва Йоля поехала на заправку, там пришлось ждать. Несмотря на раннее время, работы у московских было полно, перед воротами, охраняемыми бойцами клана, выстроилась вереница грузовых самоходов. Наконец подошла очередь, Йоля велела залить под завязку бак и канистру.

– Далеко собралась, значит, красавица, – догадался разбитной заправщик. Выговор у него был нездешний, может, из самой Московии парень. – Куда ж покатишь на этой развалине?

– Куда-нибудь подальше, откель тебя не видно, – огрызнулась Йоля.

Ее грубость московского ничуть не остудила.

– А ты задержись на денек, – все так же скалясь, предложил он, – назавтра тебе самой никуда не захочется.

«Нарочно они, что ли, – подумала Йоля, – все дружно меня отговаривают?» Отдала веселому молодцу монеты за горючее и буркнула:

– Нет уж, если я тут хоть немного пробуду, меня от твоей рожи тошнить начнет.

– Я ж со всей душевностью! – удивился московский. – Зачем в ответ грубишь?

– Для твоей радости.

– Как это?

– Я уеду, а ты рад будешь, что я еще чего о твоей роже не наговорила. А мне ж есть чего сказать, ей-ей!