– Я гляжу, ты еще не всё сказал. И меня пока ни в чем не убедил. Разве что достал не по делу.

Ладно, есть у меня кое-что и на второе. Кушай, брат.

– Клещ… давай начистоту: твои братья имели все возможности обзавестись нормальным ребенком, но струсили. И ты имеешь такую возможность, только… не знаю, что с тобой. Должно быть, тоже боишься. Можно ведь взять дитя из приюта? И они могли, и ты можешь. Только с ним возиться надо, обременять себя. Он болеет, он хулиганит, он не слушается. Его требуется защищать. Они вырезали вместо такого вот обычного ребенка могучего, послушного, ни от каких болезней не страдающего буратинчика. Им понадобилось нечеловеческое, поскольку со всем человеческим – столько возни! Какой это сын?!

Тут я завелся, схватил Клеща за локоть и принялся орать:

– Какой, на хрен, это сын?! А?! Да это эрзац! Ни любви от него, ни радости, одни только сплошные удобства!

Всё, вдарил по извилинам коньяк. Покоричневело серое вещество, здравствуй, радость освобождения от ума!

Говорила мне бабушка: «Кто пьян да умен, тот все равно алкаш». Или что-то другое, но по смыслу близко.

– Э, э, – спокойно отвечает мне Клещ, освобождая локоть, – ясно мне. Всё мне ясно. Одно не ясно: ты-то чего с бабой своей без малого три года женат, а приплода нет? – Лицо свое к моему приблизил и спросил вполголоса: – Боишься?

Я сказал ему честно, взгляд в землю уперев:

– Боюсь. Но, думаю, всё равно это у нас будет.

– Так или иначе?

– Так или иначе.

Он в последний раз затянулся, кинул бычок на асфальт и раздавил его.

– Может, ты и прав, Тим. Ты даже скорее всего прав. Да. Но ты для головы моей прав, а душа моя говорит мне: вот последний остаток твоей дурацкой семьи, старик, не дай его раскромсать скальпелями, пусть упокоится в огне. Скажи мне… ты же спец, ты же чокнулся на своих молитвах… скажи мне, куда он уйдет? Как за него просить?

Я ответил ему честно:

– Не знаю, Клещ, куда его сумеречная душа направится. Обнадеживать не стану. А просить… наверное, как за человека. Ведь оно… он… когда-то был человеком.

Клещ кивнул и отправился за бензином. К тому времени, когда он вернулся, я уже успел наплести Бекасову с три короба о возможности взрывной регенерации, оживления и нового боя прямо в вертолете, над землей, – всем на гибель. Потом сообразил, какой дурью занимаюсь, и попросту сказал: новый приказ – уничтожить. Займется эксперт. Всё ясно?

Издалека я наблюдал, как странный мой приятель, переходное звено от человека к нелюди, последняя ступень на нашей стороне, палит чудовищное порождение своего братства. Клещ стоял спиной к нам, утопая в дыму и не обращая внимания на дым. Он не отводил взгляда от мертвой плоти, которую медленно пожирал огонь. И чудилось мне: я вижу титана из древнегреческого мифа. Титан живет по своим законам. Мы понятны ему, а он нам – нет, ведь он далековато стоит от нас и слишком много древней тьмы прячется в складках его одежд… Подвиги его совершаются с приложением такой силы, что реальность, окружающая его, натягивается до предела и вот-вот лопнет. А сам он как будто стоит при дверях нашего мира, спокойного и светлого мира людей, колеблясь – войти или нет, войти или нет? Ноги его тонут в грунте по щиколотку, почва мешает сделать шаг. Тяжело сырой земле, привыкшей к бремени наших легких тел, носить такую тяжесть. Отвыкла… с незапамятных времен.