Вижу, как озаряется её взгляд. Ей кажется, что она придумала, как сохранить лицо и основные догматы своей науки.

– Насколько я помню, Чеканов, тебя в интернат пригласили в связи с твоим изобретением тлеющего динамита?

Мне очень хочется рассмеяться, но я, скромно потупившись, киваю. Моё открытие только что обозвали изобретением! О, как я ненавижу мучителей своих…

– Тогда тебе не составит труда вот здесь, на этом столе, разместить несколько автоклавов с искусственной атмосферой. Пусть в них полгода, до самых выпускных экзаменов, будут развиваться растения. А по окончании эксперимента мы сравним их рост и получим точные представления о дыхании «пришельцев из космоса».

Класс одобрительно загудел.

– Справишься? – настаивал мучитель.

В таких ситуациях мне часто советовали сдавать назад и прикидываться дауном. Мол, пошутил, бес попутал, был малость нетрезв и зело обкурен.

Но Ленка! Она смотрела на меня!

Её глаза сияли. Кого не радует такой коннект, пусть первым выключит компьютер.

– Никаких проблем, – бросаю в омут, как в мармелад печенье: небрежно, но с предвкушением. – Только уточните растения и составы газовых сред.

Вера Михайловна критически оглядывает стол, прикидывая какую его часть пожертвовать науке.

– Возьмёшь из оранжереи горшки плектрантуса. Скажем, по два растения на каждую атмосферу. Из газов пусть будет азот, углекислота и что-нибудь инертное. Обязательно укажи методику измерения количества продуцента – кислорода… Ты записывай, записывай…

Ленка отвернулась, и я тут же потерял интерес к словам мучителя. Надо же – «продуцента»… Не будет никакого продуцента. Суеверия – вот продуценты ваших лженаучных мучений!

Беру карандаш, открываю тетрадку и на чистой странице рисую Ленкино лицо: вздёрнутый носик, огромные глаза, аккуратная чёлочка над тонкими бровями, плавные линии чуть тяжеловатого подбородка. А фоном – бескрайнее поле пшеницы: колосок к колоску на переднем плане – и солнце с легкомысленным облачком на заднем.

Знатная у меня рабочая тетрадь! Сам сделал. Сотня страниц, прошитых серебряной ниткой. А на обложке оттеснил: ПАВЛОВ. Не только в знак уважения к политической честности учёного, но и на предмет симпатий со стороны мучителя биологии. Тетрадь по математике гордо именуется «Нильс Хенрик Абель». По физике – «апостол Бонайути»… впрочем, с Бонайути я, кажется, перемудрил.

Ох и падки мучителя на дешёвые понты!

Карандаш короткими штрихами инкрустирует бумагу щербатым, иззубренным растениями горизонтом. Но едва пшеничное поле оживает волной под порывом далёкого ветра, звучит звонок к перемене. Опять ложь и враки! Меня-то звонок не обманет – школьные переменки меняют характер мучений, но не их суть.