Все это он понял в один миг и вовремя осекся.

Она так и стояла, и из-под «опущенных век катились по щекам счастливые слезы, делавшие ее лицо прекрасным... (По крайней мере, так казалось Джорджу.) Стояла и тянула его за рукав, как ребенок, выпрашивающий у добродушного, но изо всех сил старающегося показаться строгим отца – лишнюю порцию мороженого.

– Почему? – повторяла она, глотая слезы.

– НЕ МОГ!! – орал он в ответ, и, похоже, это было именно то, что им было нужно в тот момент.

Кто-то... Она... Или он... А скорее всего – никто, просто расстояние между ними вдруг сжалось, будто вследствие неожиданного искривления пространства, и они бросились друг к другу, переплелись, как шнурки в ботинке, и чем дальше тем больше, и переплетались все сильнее и сильнее, тщетно пытаясь завязаться в крепкий узелок.

Их губы лихорадочно искали друг друга, он ощущал вкус пива на ее лице, а она чувствовала сухую соленую корку, дерущую, как наждак, с медным привкусом, его руки путались в ее волосах, больно дергая и застревая в слипшихся прядях, а она сжимала его сломанные ребра, заставляя его кряхтеть и морщиться, но теперь ничто не имело значения.

Он вдруг вспомнил мысль, возникшую у него на краю ужаса – про оружие и насилие, и про то, что они неотделимы... Эта мысль оборвалась тогда, потому что ей негде было продолжиться, не в чем – его мозги были до отказа заполнены черной булькающей жижей страха, но теперь КТО-ТО включил свет, и вторая половина мысли осветилась ярко, как тело, лежащее на операционном столе.

Два слова. Всего два слова, которые он (да и не только он– все) всегда знал, но почему-то не думал, что это – одно и то же. Два затасканных слова, которые неловко произносить, потому что звук вынимает из них смысл, их нельзя писать, потому что тогда они превращаются в набор чернильных закорючек, их можно только чувствовать... И ждать. Всегда. До самого конца. ЛЮБОВЬ. И ЖИЗНЬ.

И, если ты их произносишь редко... А лучше – вообще не произносишь, потихоньку шепчешь в своем сердце, тогда ты начинаешь понимать, что это – одно и то же.

Они это понимали. Но очень боялись сказать вслух, потому что шальной ветер рассеял бы все, как дым, оставив только пустоту.

И еще они боялись того, что, наверное, уже поздно. Хотя...

– Не здесь, – прошептала Рита. – Ты... чувствуешь это? Да? Это ведь... не здесь, правда?

Он с трудом заставил себя оторваться от нее.

– Да... – Он чувствовал это. Все должно было случиться не здесь и не так.

Если вообще ДОЛЖНО было случиться.

Пантомима повторилась, будто КТО-ТО открутил пленку назад. Он поставил ногу на кик, а она – схватилась за рюкзак, готовая вновь заняться поисками расчески.