— Значит, она меня снова беспрепятственно подпустит вплотную? — спросил я напрямую.

— Это зависит от того, были за год еще волны информации или нет. Если были, то твоя печать не сойдется с последним изменением, и может случиться, что угодно. Если же волн не было, то все пройдет, как тогда.

— Но ты же говорила на мысе, что ощущаешь волну изменения как горечь.

— Да.

— Ну и что ты чувствовала? Ты же весь год жила на берегу океана, в Ангарной Бухте.

— Мне кажется, было еще две волны. Я не уверена.

— Вот барракуда! — разозлился я. — Ты хочешь сказать, что она долбанет меня ультразвуком, как Жаба?

— Думаю, нет. Она помнит все метки. А вот твари из охранной зоны атакуют тебя как чужака. С их печатью твоя не сойдется.

— А подтверждения этому у тебя есть?

— Нет, — призналась Молчунья. — Чисто теоретические выкладки, основанные на предположении о разумности Поганки.

В разумности Поганки я и сам нисколько не сомневался, но что касается остального — белыми нитками все это было шито.

— В таком случае безумием будет переться в охранную зону с голой задницей, — пожал я плечами. — Неужели тебе настолько не хочется надевать жидкостный аппарат, что ты готова отказать мне в броне?

— Ты же знаешь, у меня с аппратами линии «СГАК» связаны не самые лучшие воспоминания.

— И только?

— Еще не хочется резать спину ножом.

— Этого точно не потребуется, — подмигнул я ей. — Я разработал более продвинутый способ. — Открыв медицинский модуль, я достал трубки с иглами от пакетов с кровезаменителем и показал ей. — Вот чем я собираюсь соединиться с кровеносной системой скафандра. Без всяких катеттеров и надрезов.

— Тоже приятного мало, — Молчунья вздохнула, но больше возражений я от нее не услышал.

На самом деле она была не права — затопляемый батиплан с боевой точки зрения имеет массу преимуществ перед сухими. Во-первых, ему дана большая свобода смены эшелонов, поскольку перепады давления ему не страшны. Во-вторых, в случае аварии экипаж быстро и без затруднений может покинуть машину, поскольку скафандры уже одеты. В серьезном бою это важно. Я вспомнил, как мы с Молчуньей потерпели крушение на «Головастике», и что ей пришлось пережить, пока Долговязый тащил ее по дну до «Блина». Напомнить ей, что ли? Хотя вряд ли стоило это делать. Сама она, конечно, помнить ничего не могла — люди не запоминают, что с ними произошло в состоянии клинической смерти.

Выдвинув ящик с аппаратом «СГАК», я ощупал его спинную мышцу, стараясь найти пульсирующую артерию. В спящем состоянии пульс у «СГАКа» едва различался, но я еще с учебки прекрасно помнил анатомию скафандров и знал, где искать.