— И некоторые из них под угрозой вымирания, — кивнул Габриел. — Но, видишь ли, кенгуру всегда бежит по широкому кругу. Поэтому один из охотников преследует его, чтобы кенгуру не останавливался, а второй срезает дугу. Так ты его утомляешь. На это может уйти несколько дней. Конечно, потом ты должен отпустить его, потому что кенгуру охраняются. — На него опять навалилась усталость, но он продолжал: — Однажды дядю Буля при этом убили — заезжие браконьеры. Вероятно, они охотились за рыжим кенгуру, а взамен получили… дядю Буля. Я никогда не забуду лицо Старика, когда дядю Буля нашли. Совершенно пустое лицо, без всякого выражения. Просто… как пустое поле. Он всегда был злобной старой сволочью — ненавидел меня, а я его, — но в тот раз… то пустое лицо. Я понял его, только когда услышал о смерти Элспет. Когда ушел дядя Буль и потом, позже — бабушка, было такое ощущение, будто кто-то забрал крышу над моей головой. Но когда умерла Элспет… это было совсем другое. Как будто оборвалась нить связи с детством. До одиннадцати лет мои воспоминания были ее воспоминаниями. — Габриел остановился. — А теперь они только мои.

— Я… — Изадора не знала, что сказать.

— Пустяки. — Габриел через силу усмехнулся. — Это хорошие воспоминания.

Некоторое время Изадора молчала, снова и снова разглаживая ладонью невидимые морщинки на одеяле. Наконец она сказала:

— Габриел… я думала, что сегодня ночью погибну.

Землянин понимающе кивнул:

— Я тоже.

— Ты думал… что я погибну или ты? Он улыбнулся:

— Сначала ты. Потом я. Когда вырубился свет…

— Ага. Ты испугался?

— А ты как думаешь? Аж все поджилки тряслись.

— Но ты никогда не казался испуганным. Я думала, тебя ничто не пугает, ничто. Ты просто шел дальше.

— Мы все просто шли дальше…

— Да, но… — Изадора покачала головой. Габриел мягко сказал:

— Знаешь, смерть не пугает меня. Смерть не пугает. Страх смерти — вот что пугает. Тот момент, когда ты смотришь ей в лицо, но еще не смирился с ее присутствием. Понимаешь? Именно те последние секунды, когда ты еще сражаешься с ней и паникуешь… и теряешь свой человеческий облик. Вот что пугает меня. Когда нет выхода.

Дважды я едва не потерял человеческий облик. Один раз сегодня ночью, другой раз… — Габриел содрогнулся, — в тюремной камере. Они могли расколоть меня как черепашье яйцо, размазать меня по полу, если бы только знали. Я бы сказал что угодно, лишь бы вырваться оттуда. Что угодно. Это похоже на ночной кошмар, когда ты заползаешь в трубу, чтобы Спастись, а труба идет под уклон, так что обратного пути нет. И ты лезешь вперед, а труба все сужается и сужается, но всегда так медленно, что ты даже не осознаешь этого, пока не заберешься слишком далеко, чтобы выбраться. Когда не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Черт! Ничто не страшит меня больше, чем мысль услышать собственный крик.