Когда его собственный крик прекратился, он услышал, как Изадора кричит:

— Габриел! Хватит! Перестань! — Она хватала его за руки, пытаясь удержать, и умоляла: — Пожалуйста, перестань, хватит…

Потом другой голос перекрыл ее крик:

— Отпустите его, Кайли, сейчас же! Отпустите его! Пелем Лил стоял по другую сторону стола, подняв к плечу охотничий лазер Саксона Рейнера. Он целился в голову Габриела. В первый момент землянин хотел бросить Рейнера в Лила, используя его вместо щита. Но потом ему вдруг стало все равно. Абсолютно все равно. Смерть оставила его, и горькая безнадежность, которую землянин чувствовал сейчас, была сродни второй смерти. Его затошнило от собственной жестокости, Габриел понимал, какую огромную часть себя ему пришлось отрубить, чтобы достичь ее. То было подлинное умирание.

Он разжал пальцы, и Саксон Рейнер рухнул на пол, где слабо закашлялся, ощупывая свое лицо.

Тамара Леннокс шагнула вперед.

— Отлично, Лил. Хорошая работа. — Она глубоко вдохнула, соображая. Потом резко приказала: — Ладно, отправляй этих троих под арест и пошли сюда ИИ-модуль с медицинской программой. А я пока позабочусь о Рейнере…

— Не так быстро.

Голос Лила был тверд как гранит. Лазерное ружье повернулось на шестьдесят градусов и остановилось на груди комиссара ЦУРЗ.

В первый раз на лице Тамары Леннокс появилось неподдельное изумление.

— Лил? Что ты делаешь? Ты?..

— Нет, комиссар, ни с места. — Лил перевернул свой воротник. — Ханна, поднимись сюда с двумя старшими офицерами, не ИИ, повторяю, никаких ИИ!.. Даже не думайте, комиссар!

Рука Леннокс замерла на полпути к фону.

— Лил, что ты делаешь? Чего ты добиваешься? Ты увяз в этом так же глубоко, как и я.

— Нет, комиссар, извините, но я с вами не согласен. Половину того, что я услышал сегодня вечером, я услышал впервые.

— Может, и так, но это ничего не меняет, Лил. Теперь ты знаешь, ты посвящен, пути назад нет.

— Нет пути назад? А как насчет черты, комиссар? Вы помните черту? Ту, которую мы не должны переступать?

Габриел следил за их диалогом как бы издалека, как если бы его единственной опорой в эту минуту была рука Изадоры, стиснувшая его руку. Чуен, о которой он совершенно забыл, неожиданно заговорила:

— Извини меня, дорогуша, я ни черта не понимаю.