– Пообедаю. А потом поеду глянуть, как там идет строительство городской стены.

– Я тебя жду, – игриво проворковала Лиза и поплыла к двери.

Н-да. Разобрались, нечего сказать. Всю дорогу Иван, как и де Вержи, надеялся на то, что все образуется и к их прибытию в столицу надобность в аресте уже отпадет. Не тут-то было. Отправленный к Ирине Васильевне гонец вернулся с отрицательным ответом. Карпова снова заковали в цепи, а парней взяли под караул.

Часов шесть назад, когда только начало темнеть, они въехали в Москву и прямиком проследовали в городской острог. Пусть парней и не заковывали в цепи, но и по домам не распустили. Посадили под замок в одном с ним подземелье. То есть сыром, холодном и вонючем. Вот такая благодарность за службу ратную и верную. А ведь успели послужить, чего уж там.

Н-да, сырое подземелье – это еще мягко сказано. Вонь гниющей соломы и плоти, сдобренная смрадом человеческих испражнений. В кромешной тьме, на ощупь, Ивану едва удалось найти более или менее сухой уголок, да и то стены оставались сырыми и мерзкими, покрытыми плесенью, также вносящей свой вклад в общее амбре. Все же в подземелье дворца Хованских было не в пример суше, чем в застенках царского острога.

Ни его самого, ни парней еще не допрашивали. Однако ничего хорошего от будущего Иван уже не ждал. Клял себя последними словами за то, что не бежал в пути. Возможностей для этого было более чем достаточно. Но…

Все надеялся на лучший исход. К тому же и обвинить его не в чем, и сама великая княгиня вступилась, пойдя с пояснениями к племяннику. Подумаешь, Николай сразу не стал ее слушать. Выслушал бы после. Благо время есть. Пока отряд доберется до Керчи, пока вернется обратно. Эвон уже и февраль месяц. Да только бесполезно.

Ну что же, коль скоро так, то остается одно. Напасть на охранников и если не вырваться, то хотя бы вынудить их убить его. На дыбу не хотелось категорически. А не случится сбежать от пыток таким путем, тогда петля. Оно, конечно, самоубийство – грех смертный. Ну да одним больше, одним меньше. Сомнительно, чтобы мучения в пыточной зачлись ему как искупление. Опять же, сломают его, и оговорит он невинных. А это тоже грех. Словом, куда ни кинь, всюду клин.

Сначала послышались отдаленные шаги. Потом проявилось светлое пятно зарешеченного дверного окошка, которое становилось все более ярким. Судя по шагам, по коридору шел один. Вот он остановился напротив камеры Ивана, содержавшегося в одиночестве.

Надсмотрщик? Стражник? Плевать. Это шанс. Если только…

Есть! Лязгнул засов, и дверь подалась наружу. Не мешкая ни мгновения, Иван толкнул ее плечом, вкладывая в это всю силу и массу своего тела…