— Если бы эта детвора была такой умной, — вдруг взвизгнула Гречаник, — мы бы не были в таком дурацком положении! Потому что единственная наша вина состоит в том, что мы в свое время им и свободу, и власть отдали, которую, кстати, именно мы с тобой отвоевали. А они всю страну напрочь развалили!.. Но теперь — не-е-ет!

Беловод даже глаза вытаращил:

— А это к чему?

— Гондурас в огне, все — на баррикады, — тихо, но выразительно произнесла Лялька.

Я думал, что Тамара, услыхав ее, взорвется сильнее извержения кремняка или лучевого удара тарелки, но она лишь обожгла Ларису разъяренно-презрительным взглядом.

— Все! Хватит! Вячеслав, я иду к Мельниченку, и ты сам передашь ему все свое железо. А пока на — питайся! — и она бросила свои разноцветные свертки на край кровати, едва не попав ими по съежившейся Лианне, которая все время тихонечко сидела там и о которой мы совершенно забыли.

— Больно, как больно, — вдруг проскрипела девушка каким-то бесполым голосом, напоминающим скрип гравия под колесами автомобиля. — Больно. Многие из нас гибнут… Гибнут без толку… Откуда здесь враги наши?.. Их же не должно тут быть… Но они здесь… Кто позвал их? Кто позвал нас? Планета еще не готова. Еще влажно и холодно на поверхности… Еще не разогрета она орудиями нашими… Для чего мы оставили наши дома? Чтобы гибнуть… Рано, очень рано… Ведь те, которых мы создали, наши орудия, наша надежда, еще не подготовили планету… Еще мало взрывов, еще мало трещин, еще мало шахт и туннелей… Мало землетрясений и извержений вулканов… Еще рано… Кто позвал нас? Почему так медленны орудия наши? Почему они направлены против нас, своих творцов? Кто их направляет?.. Вот там, там, собираются вместе… Готовятся уничтожать нас… Зовут врагов наших… Не дадим… Не дадим… Еще рано, но мы уже здесь…

Остолбенев, мы вслушивались в глухие звуки непонятных фраз, словно доносящихся к нам из какого-то далекого, пронизанного шевелением глыб, сталактитов и сталагмитов подземелья. Не знаю, как у кого, но мне показалось, что у меня зашевелились волосы.

Первой пришла в себя Лялька. Она осторожно помахала рукой перед глазами съежившейся Лианны, но та даже не шевельнулась. Тогда я, не выпуская лазера из правой руки, левой потряс девушку за плечо. Она вздрогнула, бессмысленно хлопнула глазами и вскочила на ноги, так и не отпустив прижатый к груди портфель Алексиевского.

За ту минуту тишины, когда мы молча смотрели на нее, выражение глаз Лианны приняло осмысленный вид.

— Михай, — прошелестела она, и я с облегчением отметил, что ее голос стал голосом обычной, немного испуганной девушки, — Михай, ты знаешь, где я была? Там, где все красно и раскалено до желтизны. Там, где вязко и жарко. Там, где на тебя давят все океаны и все материки этой планеты… Но… Но мне там было почему-то уютно, очень уютно. И спокойно… Словно я замерла на тысячелетия в теплом прозрачном янтаре, как древнее насекомое. И я была не одна. Нас было много. А потом мы все начали подниматься вверх, надеясь на что-то. Но вместо этих надежд нас ожидали враги и холодная смерть. И сейчас ждут, и сейчас, — вдруг затрясло ее. — Там!.. Там! На углу проспекта 50-летия Октябрьской Революции и проезда Гетмана Сагайдачного.