И взмолился Ангелам: пусть монеты не заперты от него, как моя веревка! Только бы не заперты!

Сквозь рев пламени я услышал шипение монет, соприкоснувшихся с воздухом, а после – мокрый шлепок расплавленного металла.

Тень пронзительно закричал и осел на пол, впившись пальцами во мрак под капюшоном. Я подтянул к себе меч Железа. Потом встал.

Тень перестал извиваться после того, как я вторично вогнал лезвие под капюшон. Тогда я поднял взгляд.

В дверях стоял Деган. Он держал еще одну битую посудину – не иначе, наткнулся где-то на залежи. В левой руке блестел бронзой его меч.

Я расхохотался и чуть не сел на пол. Деган снова спас мне жизнь. Даже после того, как я с ним поступил. Смех так и разбирал меня.

Я даже надеяться не смел.

За кем он следил – за мной или Тенью? В глубине души я надеялся, что за Тенью, иначе пострадала бы моя честь, но все-таки сомневался. Если кто и мог обойти меня в этом деле, то это был Деган. Меня это ничуть, ни в малейшей мере не огорчало.

Крыша уже горела, и рухнувшая балка перегородила комнату. В дальнем конце оставался проход, но пламя уже ползло туда по стене, обещая безнадежно сузить его, если не уничтожить.

Я подался в ту сторону, но вспомнил про дневник Иокладии. Тот лежал рядом с пылавшей балкой на моей половине и дымился, но не горел.

Деган проследил за моим взглядом. Я посмотрел на него, он покачал головой и выронил посудину. Потом повернулся спиной.

– Подожди! – крикнул я.

Деган оглянулся. Я глядел на него, и дым начал есть мне глаза, когда Деган выпрямился и поднес клинок к губам. Точно так же он поступил, когда мы обменялись Клятвами в Галереях, но теперь он не отрываясь смотрел мне в глаза. Он не моргнул, целуя клинок; не моргнул, когда сверкнул им в свете пламени и бросил на пол. Он просто смотрел. Потом Деган развернулся и скрылся.

Всему пришел конец – Клятве, нашей дружбе и его Деганству. Я знал это наверняка. Он отдал все долги, расплатился по всем счетам. И все случилось так, как он предсказывал: связавшись Клятвой, мы обрекли на гибель все остальное, существовавшее между нами.

Я не пытался догонять. Незачем смущать его душу и гнаться за тем, что ушло навсегда.

Я был Носом и понимал, когда след остывал.

Дым уже заполнял помещение, мешая мне видеть и доводя до кашля. Я добрел до дневника и отшвырнул его пинком, он слишком нагрелся. Обложка стала больше пепельной, чем кожаной, и один угол чернел на глазах.

Это навело меня на мысль.

Я мрачно улыбнулся, глядя на обгорелый уголок этой раскалившейся дряни, и завернул дневник в одеяло. Нет, я его не сожгу – во всяком случае, не сейчас.