И я решил подтвердить его догадки.

— Пока не стану вам мешать, — пообещал я с таким мрачным видом, как будто кусок от сердца отрывал. — Не хочу гибели твоего племени. Как и Нур-Нур не хотел. Живите! Но — в мире с моими племенами! Не трогайте купов, айкупов, ту-пу и килов! У них будет наше оружие. Добывайте себе женщин только в лесах на закате.

— Килов мы не знаем, — сказал Вук. — Где они?

— Не знаете, и не надо! — Я усмехнулся. — Незачем вам их знать. Они людей не едят.

— Если мы пойдём через леса ту-пу, — деловито поинтересовался Бук, — они нас пропустят?

— Обходите эти леса подальше, — посоветовал я. — Если хотите быть живы… Идите вдоль озёр. Там много птиц. Будете сыты в пути.

Вук помолчал, подумал — и согласился;

— Ты прав. Там много птиц. И там есть по пути пустые пещеры. Я ночевал в них мальчишкой. Когда охотились на ломов.

Я достал ложку, открыл банку тушёнки и дал Вуку попробовать. Всё-таки гостя положено попотчевать… Особенно после заключения мирного договора… Тушёнка Вуку понравилась. Ложка — тоже. Может, даже больше, чем тушёнка. И понравилась ему кисло-сладкая «Тайпа», которой он запил угощение. С собою я дал ему ещё две ложки, две банки тушёнки и полиэтиленовую бутылочку «Тайпы». Заодно научил открывать то и другое. Удержать в руках больше он не мог. Приучать его к сумкам казалось мне рановато. Но в пути пусть вспоминает добром второй наш разговор…

Когда Вук спрыгнул с вертолёта, мне показалось, что в кустах на противоположной стороне полянки кто-то дёрнулся. При полном безветрии шелохнулась ветка. И как будто пальцы тёмной ноги мелькнули под кустом.

ЭМЗа с собой не было — остался в палатке. Привык я к здешней безопасности… Купы, верилось, в меня не выстрелят. А если это какой-нибудь урумту, сопровождавший Вука, то вроде бы и он не должен. Вук выскочил из вертолёта целый, невредимый, даже весёлый. Видно, долгая моя задумчивость очень пришлась ему по душе.

Однако на всякий случай дверку машины я тут же прихлопнул, и как ушёл Вук с полянки, не видел.

За откидными солнцезащитными стёклышками я нащупал, как и положено, две пары очков — коричневые и синеватые. Коричневые приготовил на выход — чтоб стрела ненароком не залетела в глаз. Синеватые засунул обратно. И тут вспомнил, что мыслеприёмника с Вука я не снял. Так, с дугой на голове, он и ушёл.

Жаль! Наверняка пропадёт!

Набивая в сумку последние отрезы сатина и мотки ярких лент из контейнера с подарками для купов, я думал о том, что политика, как учили нас в «Малахите», это, конечно, искусство возможного. Выше головы, как говорится, не прыгнешь… И в то же время, как всем широко известно отнюдь не из учебных курсов, политика — дело грязное. И глядеть на неё порой просто невозможно, невыносимо!