— Не хочу перчатки, — капризно отмахнулась Анджелла, но сумочку отвергать не стала.
— Ваше Высочество, по этикету положено… — робко запротестовала Констанс.
— Я выше этикета, — отрезала Анджелла.
Она повернулась спиной к зеркалу и попыталась заглянуть через плечо, чтобы увидеть отражение своей спины. В это время в спальню вошел Андреа.
— Вот это да… — он замер на входе, захлопал в ладоши.
— Миледи, позвольте еще одну деталь… — графиня осторожно надела на Анджеллу короткое ожерелье из мелких жемчужин.
— Королева, — сказал Андреа. — Ни дать, ни взять, королева!
Она прошлась по комнате, посмотрела на себя в зеркало и обиженно надула губы.
— Я не хочу идти на этот бал… — капризно проплакала Анджелла.
— Милая, ну потерпи, — попросил Андреа. — Я хочу этого бала не больше, чем ты. Это всего лишь удачный повод объявить о нашей помолвке, не более того. Зайдем, отметимся, чуть поторчим и поедем домой. Главное чтобы подданные знали — у Клана теперь новая власть.
— Альфан тебе не передавал персональное приглашение от князя Фон Штернгольдта? — спросила Анджелла.
— Передал… — ответил Андреа сокрушенно. — Даже если бы у меня было желание идти к нему на бал — я бы не пошел, я бы лучше остался дома и провел время с тобой. А сейчас, зная какие вольности он позволил по отношению к тебе — я боюсь, у меня появится желание его прямо там…
— Я тебя, очень прошу, не сорвись на него… — также капризно проплакала Анджелла, словно репетируя манерное поведение изнеженной кисейной барышни. — Нам это пользы не принесет…
Она взяла любимого за руку, заглянула ему в глаза тем самым преданным влюбленным взглядом, кокетливо выгнула бровки домиком, надула губки.
«Если она сейчас скажет „иди и выпрыгни из окна“ — я пойду и выпрыгну…» — тоскливо подумал Андреа.
— Анджи, ты просто обезоруживаешь меня! — сказал он растерянно.
— Я просто из двух зол выбираю меньшее, — ответила Анджелла.
— А префект не сорвется, увидев нас вместе, и тем более узнав о таких серьезных наших отношениях? — спросил Андреа.
Анджелла отрицательно покачала головой.
— При гостях не решится, я так думаю, — сказала она. — Не решится опозориться. А если решится — есть еще последняя линия обороны.